в котором звучали и безграничная любовь, и жалобы, и даже страх перед одиночеством. Все тут смешалось в одно целое, став для него спасительной отдушиной.

Выговорившись, он так и уснул рядом с телом своего учителя, по-прежнему, не выпуская его руку. Теперь только время и целительный сон могли’сгладить' боль от его утраты.

Рассвет следующего дня Гвэн встретил уже на ногах. Ему предстояло отдать последнюю дань своему учителю, похоронив его в священной дубраве.

— Прощай, учитель. Ты всегда был слишком добр ко мне…

С этими словами парень стал обертывать тело старца в серое холщовое полотно. Метр за метром ткань закрывала ноги, туловище, руки. Самым последним скрылось с глаз бледное лицо друида, которого Гвэн касался особенно осторожно.

— А теперь, учитель, я отнесу тебя в священную дубраву к месту твоего упокоения.

Гвен, быстро вышагивал по утоптанной дорожке. Высохшее от болезни тело почти ничего не весило или он просто не ощущал его тяжести. Позади него в десяти — двадцати шагах держались и остальные жители селения, старавшихся, правда, близко к нему не подходить. Боялись, что тут говорить. Они и до этого с большой опаской поглядывали на старого друида и его ученика, считая их не от мира сего.

— Вот мы и на месте, учитель.

У одного из развесистых дубов, кряжистых, мощных, каким раньше и был сам друид, была же вырыта яма. Почти у самых торчавших корней, словно готовых принять в свои объятья непутевого отпрыска.

— Сейчас, учитель, сейчас… — парень осторожнопридал уже коченеющему телу коленопреклоненную позу. Ведь сын Леса возвращался в свою настоящую обитель, что могло происходить лишь таким способом. — Потерпи.

Именно так и появились первые деревья в священной дубраве. Под каждым из этих огромных дубов, перед которыми жители села изливали свои тайные чаяния, был похоронен друид, хранитель и защитник местных традиций и обычаев. Самый первый из них, Арникон Целитель упокоился здесь уже больше двадцати веков назад, когда поселился здесь в самой лесной чащобе. Его сменил Виттор Мудрый, до сих пор воспеваемый в легендах, как мудрец, способный найти выход из любой ситуации. Были и другие друиды, что, как и отцы-основатели, жили в этом селении и служили его жителям. И вот пришел черед Гвэна.

— Спи спокойно, учитель, — бросив последний ком земли, парень мимолетно коснулся коры дуба. — Ты вернулся домой.

Больше он ничего не сказал. Не приняты были среди них долгие и красивые речи, полные пустых и ничего не значащих слов. Лучше что-то сделать стоящее, чем много и велеречиво об этом рассказывать. Так его учили, так парень и поступал.

Он еще долго так стоял. В голове было совершенно пусто, тоскливо, словно все недавние эмоции оказались погребены вместе с телом учителя. Стоял и слушал, как шумит листва на деревьях, как щебечут птицы.

— Почтенный Гвэн… Друид… — кто-то его несколько раз позвал. Сначала голос звучал тихо, затем чуть громче. — Почтенный!

Углубившись в себя, парень не сразу понял, что обращаются к нему. Встрепенулся, развернувшись назад.

— Почтенный Гвэн, я… это… — перед ним стоял кряжистый мужик, по самые глаза заросший густой курчавой бородищей. Он что-то пытался сказать, напряженно косясь в сторону свежей могилы. — Ну… того! Сговорились ведь… Э-э-э про медведя — шатуна. И как?

До Гвэна с трудом дошло, чего от него хотели. Насилу разобрались. Оказалось, этот самый Митрил, сговорился с его учителем по поводу помощи в охоте на медведя-шатуна, который бродил в близости от селения. Местные, как прознали про такое, вообще, перестали в лес ходить. Особенно плохо только, что пора сейчас была самая подходящая для заготовки лесных богатств.

— Да, Митрил, учитель говорил мне. Пойдем, посмотрим на этого зверя, — парень, поправив на плече кожаную суму с особыми зельями, решительно шагнул в сторону леса. Ему как раз сейчас нужно было отвлечься. Охота на зверя же могла оказаться хорошей встряской. — Или тебе еще в дом нужно вернуться?

Охотник пожал плечами. Зачем ему домой? Он всегда был вооружен всем, что могло понадобиться в лесу. За спиной мешок с немудреными припасами. Там же саадак с луком и колчан с десятком стрел. За поясом был небольшой топорик, в руках — массивная рогатина с широким стальным наконечником.

— На, в дороге пожуй, — Гвэн вытащил из сумы пару сушенных корешков, источавших странный пряный запах. — Пригодится.

Несмотря на свой весьма неприглядный вид, снадобье было довольно хорошим подспорьем для охотника. Делали зрение зорче, а слух лучше. Да и сон, как рукой снимало. В таком деле очень помогало и зверя выслеживать, и в засаде сидеть.

— Благодарствую, почтенный Гвэн, — Митрил, явно знакомый со снадобьем, жадно схватил корешки и тут же отправил их в рот. Через мгновение от него стал раздаваться громкий хруст. — Теперь эту паскудину в раз найдем.

Едва они вступили в лес, Митрил преобразился. Его неуклюжесть, угловатость вмиг исчезли. Шаг приобрел упругость и легкость. Ступал так, что ни единый листочек или травинка не шелохнулись. Рогатина, крепко зажатая в руках, казалась продолжением тела. Сразу было видно, что лесной житель и с самого рождения знает эту стихию.

У одного из деревьев, кора которого была исполосована следами громадных когтей, он остановился и начал шумно вдыхать воздух. Обострившееся после приема снадобья обоняние ему могло многое сказать о зверях, что сейчас бродили поблизости. Ведь, могло и так статься, что ни они моментально из охотников в жертву превратятся. В лесу все может случиться, если «ухо востро не держишь».

— Там он, почтенный Гвэн, — наконечником рогатины Митрил показал на север в сторону раздвоенного дерева. — В малиннике сидит. Обожрался малины и гадит, что есть духу. Самое время с ним разобраться.

Охотник быстро оглядел парня, на какое-то мгновение задержавшись на его серповидном кинжале на поясе. Недовольно что-то буркнул, а затем проговорил:

— За мной держись, друид. С твоим ножичком здесь делать нечего. Нашего зверя им только пощекотать можно. И за это благодарствую…

Усмехнувшийся Гвэн протянул ему еще один корешок с парой засохших ягодок на нем. Точно такой же и сам сгрыз. Если охотник прав, то острота реакции им сейчас точно не помешает. Эти корешки были корнями одного растения, что росло лишь на болоте и на самой трясине. И добраться до них всегда было не самым простым делом, оттого и особенно ценились они. Снадобье из этих корешков на некоторое время резко повышало реакцию охотника, придавая ему невероятную скорость.

— А тапереча молчком… — донеслось до парня из-за широкой спины охотника, медленно исчезавшего в густом кустарнике.

Следующие две или три сотни шагов они продвигались медленно, осторожно. Еле-еле ноги переставляли, чтобы, не дай Боги, разморившегося на солнце