Верно! Породистые дивы, роняющие мелкую валюту на бедность, в метро не водятся. В иномарках они водятся. А то и водят. Стодолларовая укладка волос, профиль с претензией на индианку — вплоть до намека на усики, фигура — шахматный слон. Не дешевая блядь, но дорогая содержанка. Однако вот, в метро… Так случилось. Ей — всего остановку. Она не сядет, нет (воин минуту назад привстал, выразив готовность уступить место, — спасибо, нет!).

Попрошайку заклинило. Попрошайка нуждалась в помощи старшего. Но папаша не имел права даже на мгновение выйти из образа и мимикой скомандовать: «Цапай! Цапай!»

А дива-индианка откровенно забавлялась:

— Берешь? Или?

Старикан-«правдист» накалился от нетерпения, секунды не хватило взорваться: «Не издевайся над ребенком, стервь!» (Дай мне! Это мое!)

Секунды не хватило. Экстренное торможение! Резко сотрясло. Качнуло. Все стоящие не повалились только потому, что некуда — плотно. На всякий случай воин успел выставить руку — обводяще, гасяще — принять «шахматного слона» в красном приталенном пальто. Ничего личного. Рефлекс. Да, фигура у дивы действительно!..

Монетка-марка прыгнула из пальцев дитенка, блеснула в воздухе и беззвучно канула в толпе.

Поезд снова качнулся — в противоход. И стал притормаживать. Уже плавно. Притормаживать, притормаживать, притормаживать… пока не замер окончательно.

Заползла тишина. Если до того кто-то и пытался общаться, надрывая голосовые связки под стук колес, то тут — как выключили звук.

Заполз густой запах горелой изоляции. Не учуял бы только хронический гайморитчик. Но — обеспокоенно внюхиваться, зажимать нос, паниковать: вдруг пожар?! Если не замечать, то как бы и нет. Не накликать! Авось и на этот раз пронесет. В метро подобные внезапные остановки посреди тоннеля — сплошь и рядом! Просто регулирующие светофоры. А вонь — от нагрева тормозных колодок, не от изоляции. Какая вонь, где вонь? Битком набито хроническими гайморитчиками. Чего не чувствую, того и нет.

А через долгую минуту погас свет. Никто не шелохнулся, никто не обмолвился словом. Неразборчивое бормотание рации в кабине машиниста и сдержанное дыхание соседей по несчастью.

О несчастье никто пока не заикнулся! Перетерпеть! Сейчас тронемся столь же неожиданно, как стопанулись, и забудем еще до прибытия на следующую станцию. Впервой ли?!

Никто не заикнулся, да. Но мысли-то, мысли куда девать?!

Вагон метро полностью сгорает за пятнадцать минут.

Паника губит всех еще раньше, чем собственно пожар.

Спокойствие, только спокойствие!

Сообщить о возгорании по громкой связи… Это — раз.

Не выпрыгивать наружу. По инструкции оповещенный машинист обязан прежде всего обеспечить эвакуацию. Проще всего это сделать, доведя состав до ближайшей остановки, даже если он горит… Это — два.

Когда и если пути повреждены или двигатель неисправен, тот же машинист сообщит об эвакуации по той же громкой связи. И тогда и если технические системы метрополитена отключат токоведущий рельс. Только потом — высадка… Это — три.

В тоннеле ни в коем случае не касаться любого металла или кабеля, держаться на бетонке. При неожиданном движении состава (мотор на последнем издыхании сработал?) успеть вжаться в нишу тоннельной стены — там места хватит… не всем, но успевшим… Это — четыре.

Начинать ликвидацию пожара подручными средствами — огнетушителями в том числе. Учитывая: места их хранения заварены наглухо, во избежание теракта… Это — пять.

Раз-два-три-четыре-пять! Кто рискнет пойти гулять?!

Плюс — непрошеные аналогии:

московский прецедент десять лет назад — небольшое возгорание под вагоном, а в результате серьезное ЧП. Вместо того чтобы вывести поезд к ближайшей станции, машинист остановил его на полпути, высадил всех. Прибывшие пожарные еле отыскали место происшествия, а дым заполнил не только тоннель, но и станции;

бакинский кошмар пять лет назад — еще хлеще! И горящий состав остался в тоннеле, и токоведущий рельс не озаботились отключить. Итог: половина погибших — от электрошока, не от ожогов;

токийская душегубка — газовая атака клевретов Секо Асахары, Аум-Синрике, зарин…

Время — вещь необычайно длинная. Жизнь коротка, минута вечна.

Стояли. В темноте и тишине, казалось, плюс-минус бесконечность.

Вонь загустела до осязаемости. Нервы напряглись. Малейший намек на страх, вскрик…

Стояли.

Сдержанное покашливание.

Шуршание — замарашка рыщет по полу? Монетку-марку нащупывает?

Короткий рык — тьма породила невесть какого монстра? Экспрессивный пассажир своеобразно выразил нетерпение: мол, доколе?!

Чей-то самозащитный смешок. И…

…вскрик.

Вот оно! Истошный, откровенный, как перед смертью:

— Пусти!!! Пусти!!! — фистула в центре вагона. — Ааа-уыыы!!!

Ребенок? Животный ужас зачастую и баритоны подбрасывает до дисканта.

— Господи-боже-мой! Господи-боже-мой! Господи-боже-мой! — по нарастающей запричитало откуда-то из глубины. Женщина-истеричка.

— Машинист!!! Машинист!!! — сорвался и заголосил мужик-истерик. — Горим!!!

Началось! Цепная реакция. Еще миг-другой, и содержимое вагона превратилось бы в разнородную, но массу — визжащую, давящую, пузырящуюся, булькающую. Не люди — содержимое.

И тут зажегся свет. Состав опять дернулся. Покатил, покатил, набирая прежний ход. Пронесло! Пустое.

Домохозяйка в летах (женщина-истеричка) конфузливой кривоватой усмешкой призналась окружающим: идиотка я, идиотка! А что вы хотите, если… Правда, держась за сердце.

Не лишенный лоска массивный атлет в реглане (мужик-истерик) хмуро и недоуменно обсмотрел стоящих рядом: кто здесь только что вопил? не вы? и не вы? я-то доподлинно знаю — не я! угу, значит, навеяно…

Все бы тем и кончилось, когда бы не истошный детский крик (да! детский!), не утихший с включением света.

Сивогривый пенс вцепился пальцами в ухо нищенствующего мальца — выкручивал, выкручивал. И, побивая стригуще-лишайную макушку газетой «Правда», свернутой в трубочку, орал не без обоснований:

— Воры!!! Воры!!! А-а, гаденыш! Попался!!!

— Ааа-уууыыы!!! Пусти!!! Пусти!!!

Замарашка, отложив поиски мелкой валюты, бросилась на помощь братцу — норовила ткнуть пенса пальчиком в глазик, скорострельно заплевалась, целясь в лицо.

— Люди добрые! Что он с ребенком делает! — воззвал папашка-вдовец, продираясь в толпе. — Ухи оторвешь, плохой! Что делаешь, плохой!!!

А ничего. Сивогривый волей-неволей прекратил крутить «ухи» — отмахивался от наскоков замарашки. Газеткой, конечно. «Правда» — единственное оружие! На помощь ему никто не торопился. Разве что мнимый вдовец. Но — не ему, не пенсу, на помощь.

Однако вызволенный малец не утихал:

— Больно! Дурак!!! Пусти!!! Рука!!!

Кто ж тебя держит?

Ручонка шаловливая по локоть была погружена в саквояж-«beskin» — тот, что у воина в ногах. Пользуясь темнотой, пацан сунулся внутрь, заранее приметив полуспущенную «молнию». А теперь дергал и дергал, но никак не получалось обратно.

Ловля мартышки! В пустую тыкву с дырочкой — банан. Примат — туда. Хвать! Но кулак застревает — отверстие маловато. Как входное — вполне. Как выходное — ни-ни. Только разжав кулак. Но в нем же банан! Жадность пагубна… Попалась!

Уместная аналогия. Но на первый взгляд: вот