Когда-то больше всего на свете Аманда боялась трех вещей – потерять близких, стать физически неполноценной и постареть. Ей даже казалось, что она способна наложить на себя руки, случись с ней нечто подобное. Но когда она стала калекой, мысль о самоубийстве не пришла к ней в голову ни разу. Вокруг были близкие, слишком много боли и непонятно откуда развившееся до небес чувство самосохранения. Аманда почему-то не сломалась, но, тем не менее, как вышла из больницы, что случилось где-то через год с небольшим, первым делом повыбрасывала все зеркала из родового гнезда.

Потом стали умирать ее родные. Один за другим. Первым оказался добряк папаша Флинн, и он словно дал стартовый выстрел. Стоило умереть одному, и остальных уж было не остановить. Многих унес рак, особенно из семьи Робсонов. Надо же, сколько народу от него гибнет, настоящий мор! Болезнь несбывшихся надежд, чужих успехов и неудовлетворенности в общем. Естественно, что ей больны почти все…. Но по иронии Аманду рак не тронул.

В прошлом году умер последний ее родственник – внук Тары Филипп. Хотел побыстрей миновать железнодорожные пути в глухом пригороде. Он и его невеста. Только один поезд проехал, Филипп – по газам, а в этот момент по встречным путям шел другой, временно скрытый первым поездом. А было темно, и издали парень его, видимо, не приметил. Торопился в койку… а попал в закрытый гроб. Другие водители – свидетели происшествия только рты пооткрывали. Несомненно, эта история стала легендой, обреченной блуждать по их семьям в назидание о том, что никогда не надо торопиться. Невеста Филиппа умерла на месте, а его самого даже успели довезти до больницы, хотя на хирургический стол он уже не попал.

И снова за всё то время, что умирали ее близкие, Аманда не вспомнила о самоубийстве, не впала в депрессию, не заболела. Первая смерть, скажем, застала ее врасплох, но в душе… она ничего не почувствовала, что даже несколько пугало, а потом впоследствии просто привыкла. И такое вполне возможно, когда вокруг умирает слишком много народу. Аманда просто перестала считать со временем.

И вот она постарела, окончательно поняв это со смертью Филиппа… когда больше никого не осталось, чтобы похоронить. И вновь у Аманды не возникло желания убить себя. А зачем? Если ты уже не ты и, в общем-то, давным-давно. Иногда до сих пор она вспоминала о том, чего так боялась когда-то. О своих трех самых больших страхах. О тех временах, когда думала, что любая из пугающих ее вещей способна сломить психику, толкнуть на крайность, и тем самым убить…. Аманда Робсон редко смеялась, но эти воспоминания заставляли ее потрескавшиеся выцветшие губы разъезжаться в саркастичной ухмылке, оголяя пожелтевшие кривые зубы, и издавать надменный каркающий смешок. Сейчас же ее самыми большими тремя страхами – а точнее волнениями были то, что она не заснет ночью, не сходит в туалет в своё обычное время и проваляется трупом неделю прежде, чем будет обнаружена…. Вот так меняются приоритеты. Никаких иллюзий.

Было без трех минут девять, но в спальне стояла кромешная тьма. Абрисы мебели едва различались. В таком мраке казалось сложным почувствовать время, если бы не предательски подсвеченные часы на прикроватной тумбочке. Как только минутная стрелка доползла до двенадцати, рука, лежащая на выключателе и словно ожидающая команды, нажала на кнопку, и тяжелые плотные гардины начали расползаться, запуская во тьму спальни ослепительный дневной свет. Аманда рефлекторно зажмурилась, но очень быстро справилась с собой, буквально заставив свой единственный видящий глаз перебороть свет. Но склера выглядела покрасневшей не от этого.

Проблемы со сном у Аманды были всегда, хотя Лоис утверждала, что в детстве маленькая Анди Белоснежка спала как убитая и вообще относилась к тем редким детям, что не приносят своим родителям практически никаких хлопот. На это Аманда могла лишь пожать плечами, потому как совершенно не помнила себя маленькой. Для нее детство казалось одним сплошным слепым пятном. Первое ее воспоминание – это День рождения, устроенный по случаю восьмилетия. Подобное немного странно, ведь обычно дети имеют более ранние воспоминания, если конечно их память не вычеркнула какую-нибудь психологическую травму. Но с Амандой вряд ли случалось что-то плохое, ведь семья у нее была действительно идеальной. Так что это, пожалуй, действительно странно – не иметь даже самых размытых воспоминаний о раннем детстве. Ничего. Слепое пятно на черной дыре. Зато она отлично помнила себя потом, что было весьма некстати, ведь когда-то Аманда чувствовала себя счастливой. Анди Белоснежка. Лучше бы не помнила. Лучше бы сгорела…. А то уж слишком стремительной оказалась ее трансформация из Аманды Красавицы в Аманду Чудовище. Хотя спать она перестала не из-за этого. Раньше, гораздо раньше.

Она имела проблемы со сном, сколько себя помнила. В ранние годы они ограничивались тем, что Анди подолгу не могла уснуть, всё грезила о каких-то несуществующих мирах дивной красоты под небесами, от которых хочется откусить, с чем и отключалась около трех. Были, конечно, и времена, когда она засыпала, едва коснувшись подушки, но сейчас они представлялись Аманде чем-то, вроде, миража. Впрочем, едва ли она могла утверждать это с уверенностью. Потом с поступлением в медицинский напряжение только усилилось, что, разумеется, отразилось и на сне. Поначалу периоды бессонницы случались с приходом осени и весны, поэтому все считали недуг сезонным и не особо обращали внимание. В общем-то, Аманду это даже несколько забавляло. Не спать в молодые годы – это же романтика! Можно найти уйму интересных занятий – смотреть в ночь, например, или там стихотворение о трагической любви нашкрябать…. С приходом сезонной бессонницы первые три дня отодвигали момент засыпания до четырех-пяти утра, потом наступала кульминация в виде полного ночного бдения, когда Аманда валялась бревном в кровати, до последнего надеясь уснуть. Следующую ночь она уже полноценно спала.

И подобное могло повториться раза три за первый месяц сезона, но с каждым годом сама протяженность неминуемо увеличивалась, впрочем, как и повторяемость. Когда Аманда закончила медицинский и стала работать кардиохирургом в местной больнице, кульминация стала равняться двум, а то и трем бессонным ночам, после которых она не засыпала мертвым сном от усталости, как же… еще ночей десять она отключалась не раньше четырех. Это выматывало и злило, а иногда она даже впадала в истерику, раскидывая подушки, одеяло и простынь в разные стороны, а потом вдруг улавливала маленький обрезок сна в памяти и понимала, что все-таки ненадолго отключалась, чувствуя себя при этом последней дурой. Да, и самое интересное – пилюли-то ее не брали…. Причем даже самые тяжелые. Иногда ей просто хотелось дать себе наркоз и вырубиться прямо в операционной.

Как ни странно, но, не смотря на все эти мытарства, часов до семи вечера она была вполне ничего, держалась бодрячком. Руки не тряслись, взгляд оставался острым, а голова свежей. Ну, может быть, пару-тройку раз, заглянув в раздвинутую грудину, ей и показалось, что сердце, которое она видит, черное, но это мелочи… ведь пока Аманда работала хирургом, она ни разу не напортачила. Хотя, может, эти видения являлись знаком того, что случилось с ней позже, и сердце было не черным, а обугленным… кто знает?