Майор Фрейзер положил трубку и проговорил усталым голосом, в котором слегка проскальзывало презрение:

– Беда с этими штатскими. Лейтенант, отдохните немного. Доктор явится не раньше чем через пятнадцать минут.

Майор откинулся на спинку стула, положил трость себе на колени и закрыл глаза.

Фрейзер с ностальгией вспоминал свою молодость, когда он был простым оперативным работником. Ему приходилось убивать, и он не жалел об этом. Однажды во время перестрелки в Кельнском парке он убил шестнадцатилетнюю девушку. Было это в последние дни Мировой войны. Двумя годами позже он всадил пулю в живот старику, который оказался на линии огня, и ранил в плечо его внука. Старик умер на месте, а восьмилетний мальчишка скончался через несколько дней от гангрены в больнице Св. Фомы.

Майор Фрейзер совершил в жизни много зла, но зло это было непреднамеренное, и майор ни о чем не жалел. Будучи простым оперативником, он жил полнокровной жизнью, которая будоражила его, держала в тонусе, делала счастливым. А нынешняя работа вызвала у него тоску и отвращение.

Черт бы побрал этих идиотов из МИ-5. Секретная служба загребала угли руками парней из военной контрразведки и «особистов» из Скотленд-Ярда, а все заслуги приписывала себе.

За последние полгода это был одиннадцатый допрос в тюрьме Оулд Бейли, на котором майор присутствовал. Нравы здесь были жесткие. Сотрудник Особого отдела и тюремщики сутки напролет охраняли каждого шпиона, находясь с ним в камере и не оставляя его одного ни на минуту. Заключенного раздевали догола, тщательно обыскивали его одежду, осматривали тело, волосы и зубы. Шпионы отлично умели прятать трудно запоминающиеся инструкции, чертежи и записи. В этом искусстве им не было равных.

Документы прятали в зубных пломбах, в искусственных зубах и глазах, в пустых каблуках, в подкладках одежды.

На прошлой неделе майор допрашивал невесту одного важного чина из правительства, уличенную в сотрудничестве с немцами. Она хранила внутри пустой жемчужины крошечный кусочек бумаги, сложенный до размера булавочной головки. А жемчужину за минуту до ареста умудрилась засунуть туда, куда подобало заглядывать только ее любовникам и ее гинекологу.

Впрочем, лейтенант Смит извлек эту жемчужину без особого труда, даже не будучи гинекологом. И все это, несмотря на отчаянные крики и слезы женщины, просившей не позорить ее перед женихом (жених присутствовал тут же).

Поганая работа… Но кто-то же должен ею заниматься.

Большинство немецких шпионов (а их, усилиями Абвера и лично адмирала Канариса, в последнее время развелось, будто карасей в пруду) начинали говорить на второй или третий день. Причем пытать их не приходилось. Страх делал пойманных шпионов лояльными. Их языки развязывались от одной лишь угрозы пыток.

Но изредка попадались крепкие орешки, вроде того, который сидел сейчас на стуле, истекая кровью. Майор Фрейзер знал об обер-лейтенанте Грофте довольно много. Это был не простой шпион, а штатный киллер из особого подразделения Абвера. На руках у него была кровь двух британских генералов.

Впрочем, майор не был уверен в том, что сидевший перед ним человек – это действительно неуловимый Георг Грофт. Слишком много крови попортил он контрразведчикам, слишком был ловок и слишком неуловимым считался.

Осторожный голос Смита вывел его из дремы:

– Сэр! Сэр, проснитесь!

Майор открыл глаза и увидел рядом с «особистом» доктора Оллдфорда:

– А, доктор. Явились, наконец.

– Я вышел сразу же после вашего звонка, сэр.

– Да. Отлично. Приступайте к работе.

Доктор, невысокий, лысоватый, плюгавый человечек в клетчатом твидовом пиджачке и круглых очечках, поставил на стол кожаный саквояж, открыл его и достал металлический бикс. В биксе, в специальных углублениях, лежали шприц и флакон с каким-то желтоватым раствором.

– Сэр, я называю этот препарат «микстурой правды», – доложил доктор Оллдфорд, достав шприц и флакон.

– Из чего он состоит? – поинтересовался майор.

– Из многих компонентов. В основе – скополамин, амитал и морфин.

– Отличный коктейль, – невесело усмехнулся Фрейзер. – Особенно морфин. Может, и мне вколете пару кубиков, доктор?

Оллдфорд улыбнулся и вежливо проговорил:

– Не советую, сэр. Препарат заставит вас выболтать все личные секреты. Не говоря уже про побочные эффекты, от которых, по правде говоря, меня бросает в дрожь. Можно начинать?

Доктор кивнул и повернулся к пленнику.

– Подержите его за плечи, – попросил он лейтенанта Смита.

Рыжий верзила кивнул, обошел стул и стиснул голые плечи Грофта своими огромными красными ручищами.

Доктор склонился над левой рукой пленника и вонзил иглу ему в вену.

Майор Фрезер закурил сигарету, нервно и хмуро поглядывая на доктора. Майору не терпелось поскорее закончить дело и отправиться в свою квартиру. Там он мог растопить камин, налить себе бокал коньяка, усесться с ним в мягкое кресло и с наслаждением вытянуть ноги к камину.

Наконец, Оллдфорд выпрямился и положил шприц в свой докторский чемоданчик. Майор оживился.

– Когда начнется действие препарата? – уточнил он.

– Минут через пять, – ответил доктор, поблескивая стеклами очков.

– И сколько оно продлится?

– Думаю, минут сорок или около того.

Майор прищурился:

– А потом?

– Потом… Потом, вероятней всего, мы его потеряем. Я уже описывал вам…

– Да-да, помню, – отмахнулся Фрейзер. – Судороги, пережатие сосудов, остановка сердца… Все это не будет иметь никакого значения, если он скажет нам то, чего мы от него ожидаем.

– А если нет?

– Плохо, но мы это переживем.

– Рискну предположить, что ваш пленник в любом случае не доживет до утра. – Доктор покосился на рыжего лейтенанта и тихо добавил: – Смит здорово над ним потрудился.

– Лейтенант делал только то, что я ему приказывал, – холодно отчеканил Фрейзер. Он затянулся сигаретой, потом махнул рукой, отгоняя дым от лица, и вытер пальцем слезящийся глаз. – Когда мы можем приступать к допросу?

Оллдфорд глянул на часы и ответил:

– Прямо сейчас.

Доктор достал из саквояжа флакончик с нашатырным спиртом и привел заключенного в чувство. Тот вскинул голову и посмотрел на Оллдфорда мутным взглядом. А потом вдруг напрягся, лицо его побагровело, на лбу и шее вздулись канатики жил. Несколько секунд он сидел неподвижно, а потом голова его снова упала на грудь.

– Ну? Что? – нетерпеливо спросил Фрейзер.

Доктор Оллдфорд пощупал запястье заключенного, затем поправил пальцем золотые очки и, наморщив лоб, ответил: