Василий оборачивается: на него смотрит мальчик. Старше на пару лет, чистенький, аккуратно подстриженный. Мальчик указывает глазами на землю. Говорит не терпящим возражения голосом:

— Сядь и сиди смирно, не зли террористов.

— Ты кто такой? — спрашивает Василий, пальцы сжимаются в кулак, подбородок прижимается к груди.

— Мой папа — первый секретарь посольства, — отвечает подросток.

— ТЫ КТО ТАКОЙ??? — медленно, с нажимом, повторяет Василий.

— Мой папа… — снова начинает сын первого секретаря, но Василий обрывает.

— Заткнись, с-сынуля! — презрительно цедит сквозь зубы, плевок падает прямо под ноги подростку.

Мальчик теряется. Видя, что никто не поддерживает, умолкает.

Василий продолжает своё дело. Никто из детей не смеет мешать. Но обследования результатов не дает — лачуга только на вид кажется хилой, а на самом деле крепкая, словно нарочно приспособлена для содержания пленников.

Детей пятеро — две девочки и три мальчика. Сёстры десяти и четырнадцати лет, подросток, назвавшийся сыном первого секретаря и двенадцатилетний рыжий мальчишка. Пятый Василий. Все внимательно следят, как он деловито ощупывает стены, простукивает, дёргает двери и пробует открыть. Когда ничего не выходит, отворачиваются. Василий садится на землю, но голова не опускается, как у других. Спина держится прямо, глаза сердито смотрят в противоположную стену.

В маленькое окошко осторожно заглядывает темнота, потом тихо вползает в комнату, по-хозяйски располагается. Бандиты не появляются. Не несут еды, воды, никого не выводят в туалет, да испуганным детям ничего этого и не надо. Девочки сидят в середине, мальчики по краям, все сбились в тесную кучку и молчат. Только Василий в сторонке, недовольно смотрит на дверь, словно ждет кого-то. Медленно текут минуты, копятся в часы. Все засыпают. За стенкой стихает даже лай голодных собак, тишина обнимает грязную землю, всё смолкает.

Василий отводит взгляд от двери. Перед взором плывут воспоминания недельной давности: он в школе, уроки закончились, начало каникул. Последние каникулы в школьной жизни, потому что следующий год — выпускной, одиннадцатый. И надо решать, кем быть. Многие сверстники определились, где и на кого учиться, а вот он ещё никак. Ещё год, целый год можно выбирать, думать…

Снится странный сон: один в огромном черном зале. Какие-то смутные тени прячутся по мрачным углам. Некто, большой, темный надвигается, тяжело бухают ножищи. Страшно, хочется убежать к маме с папой, спрятаться. Уже поворачивается, уже бежит…. Громовой голос спрашивает:

— Струсил, Василий Барабанщиков?

— Нет, — кричит Василий, — я не струсил! Я никого не боюсь!

Оборачивается, бросается на громадного и страшного. Бьёт руками и ногами. Кричит что-то люто и яростно. Наконец, хватает монстра за грудки и со всей силы швыряет. Растерянное чудище падает на пол, кубарем катится и с ужасным грохотом проламывает стену. Рушится свод, нелюдь скрывается под каменным обвалом…. Но грохот не прекращается, стена продолжает осыпаться. Камни падают всё ближе. Запах гари и пороха становится невыносимым. Василий кричит и … просыпается!

Глаза режут сполохи огня — багровые отсветы попадают в комнату через маленькое окошко, по грязному полу мечутся рыжие пятна. За тонкими стенками лачуги непрерывно грохочет, словно сотня сумасшедших лупит в барабаны, состязаясь в скорости и громкости.

Проснувшиеся дети в страхе сжимаются в маленькую кучку в дальнем углу, молчат. Василий сразу всё понимает. Поднимается в полный рост, уголки губ приподнимаются, хищно блестят зубы, как у волка перед дракой. За стенкой жалкой, грязной лачуги гремит музыка яростного боя. Дверь в лачугу вздрагивает, кто-то торопится открыть. Василий становится рядом. Кулаки сжимаются, готов броситься на вошедшего и убить.

Сильнейший удар потрясает сарай. Дверь вырывает вместе с рамой, она с громким треском падает на середину, сверху валится бездыханное тело. Из разбитой вдребезги башки быстро вытекают ручейки крови. Медленно, будто нехотя, ползут бледно-серые мозги. Грязно-зелёная чалма катится, утыкается в ногу сына первого секретаря посольства. Незнакомый, липкий и мерзкий запах крови заполняет помещение, смешивается с дымом.

Дверной проём заслоняет громадный человек в матово-чёрной броне, стальном шлеме с рогами антенн и невиданным двуствольным автоматом. Василий видит, что от обоих стволов поднимаются тонкие струйки дыма.

— Ну, — раздается рев, — все целы?

— Все! — звонко кричит в ответ Василий, — некоторым даже в туалет идти не надо!

— Ну … это, выходи тогда, — озадаченно отвечает человек в броне. Василий весело командует:

— Вставайте, дети дипломатов! За вами пришли … Вон отсюда! — орет он, видя, что те ничего не соображают от страха.

Девочки поднимаются первыми, за ними тянутся мальчики.

— Быстрей! — мстительно пинает Василий под зад сына первого секретаря.

Человек в броне хмыкает, голова в рогатом шлеме поворачивается.

Дети выбегают на улицу, потрясённо замирают — вокруг кипит море огня и дыма. Весь посёлок горит. Пламя торопливо жрет фанерные лачуги, стаи искр весело рассыпаются в чёрном небе. Клубы дыма закрывают звёзды и только луна иногда робко выглядывает из-за черных столбов и снова прячется. Густой запах горелого мяса и пластика забивает легкие, не дает дышать. Мечутся люди, кто-то тащит узлы, какие-то ящики. Непрерывная стрельба глушится только треском сгорающих домов и разрывами гранат.

Человек в броне подталкивает детей, бежит вместе с ними прочь из посёлка. Старательно огибает освещённые места. Василий сразу вырывается из рук спасителя, бежит рядом. Не пригибается, как остальные, оживленно вертит головой и смотрит на окружающее блестящими от волнения — не страха! — глазами.

Впереди, в огненной полутьме, вырисовывается черная громадина бронированной машины. Сбоку приглашающе темнеет вход внутрь, под броню. Дети неловко карабкаются, кое-как рассаживаются в темноте по сиденьям. Василий забирается последним, неохотно и неторопливо. Военные в салоне бронетранспортёра переглядываются:

— Шок у парня. С перепуга не соображает, что происходит? — предполагает один.

— Наверно так, — соглашается второй.

В раскрытый люк ловко впрыгивает тот, что привёл детей. Понимает, о чём разговор и с ходу поясняет:

— Нет. Он действительно не боится. Всё на мой автомат смотрел, будто хочет стрелять по бандитам.

Военные опять переглядываются, смотрят на подростка с нескрываемым уважением.

— Наш человек! — уверенно говорит первый.

— Точно! — соглашается второй и уточняет, — будет!

Лето. Жаркое, отвратительно жаркое лето. В городе нечем дышать, раскалённый воздух пропитан выхлопными газами, нефтяными испарениями асфальта и всего того, что на него набросали люди.