В девяти главах, составляющих эту книгу, мы коснемся самых разных материй. Мы посетим клуб смеха в Бомбее, пройдем по коридорам американской школы, где старшеклассников учат дизайну, научимся распознавать дежурную улыбку на лицах людей в любой части мира. Это путешествие начинается с понимания того, как работает мозг и что в первую очередь необходимо, чтобы всем этим пользоваться. Поэтому точка, с которой мы стартуем, – это Национальный институт здоровья в городке Бевезда (штат Массачусетс), где я лежу на спине, стянутый ремнями и брошенный в пасть огромной, размером с гараж, машины, которая посылает в мой череп электромагнитные импульсы.

Сначала мне к пальцам цепляют электроды, чтобы выяснить, сильно ли я потею. Если я попытаюсь слукавить, меня разоблачит повышенное потоотделение. Потом меня подводят к откидному креслу. Оно обложено голубой гофрированной бумагой, вроде той, что шуршит под ногами, когда ты залезаешь на кушетку в кабинете врача. На лицо мне цепляют маску-клетку; она напоминает намордник, который был на Ганнибале Лекторе[3]. Я дергаюсь. Это я зря. Лаборантка достает катушку скотча.

– Вы не должны шевелиться, – говорит она. – Нам придется зафиксировать вашу голову.

За стенами исполинского правительственного здания идет легкий мартовский дождь. А внутри – в самой середине зябкого подвального помещения – мне сканируют мозг. Я прожил со своим мозгом уже сорок лет, но никогда прежде, собственно говоря, его не видел. Я видел изображения и снимки чужих мозгов, но у меня не было ни малейшего понятия, как выглядит мой собственный и как он работает. Теперь же подвернулся случай.

Я уже довольно долго размышлял о том, как будет выглядеть наша жизнь в эту сумасшедшую эпоху, эпоху аутсорсинга и автоматизации, и в какой-то момент предположил: а не таится ли ключ к разгадке в устройстве нашего мозга? Вот почему я стал волонтером контрольной группы (медики называют это «здоровые волонтеры») в проекте Национального института психического здоровья, расположенного неподалеку от Вашингтона. По ходу исследования ученые собирались делать снимки моего мозга в рабочем и пассивном состоянии, а значит, совсем скоро мне предстояло увидеть орган, который последние сорок лет вел меня по жизни, а заодно, если повезет, разобраться в том, как нам всем лучше обустроить свое будущее.

Кушетка, на которой я лежу, торчит из середины «GE Singa 3 T» – одного из новейших устройств для магнитно-резонансной томографии (МРТ). Эта малышка стоимостью в два с половиной миллиона долларов с помощью мощного магнитного поля делает высококачественные снимки внутренних органов человеческого тела. Это колоссальная махина – примерно по два с половиной метра по всем параметрам, по восемь футов (1 фут = 30,5 см) с каждой стороны, и весом в шестнадцать тонн.

В центре машины – круглое отверстие, сантиметров шестьдесят в диаметре. Техники проталкивают мою кушетку через это отверстие в полое пространство – чрево этого чудовища. Руки у меня прижаты к бокам, а потолок – всего в двух дюймах (1 дюйм = 2,5 см) от носа, поэтому ощущение такое, что меня затолкнули в торпедную трубу и там забыли.

– ЧЧЧКК! ЧЧЧКК! ЧЧЧКК! – говорит машина. – ЧЧЧКК! ЧЧЧКК! ЧЧЧКК!

Звуки и ощущения такие, словно на мне каска, по которой снаружи кто-то постукивает. Потом до меня доносится вибрирующее «жжжжж», потом молчание, потом снова «жжжжж» и снова молчание. Примерно через полчаса снимок моего мозга готов. К моему легкому разочарованию, он практически ничем не отличается от всех прочих мозгов, которые я видел в учебниках. По центру проходит тонкая поперечная линия, разделяющая мозг на две одинаковые по виду секции. Это черта настолько заметная, что именно о ней в первую очередь упоминает невролог, когда исследует снимки моего (увы, абсолютно типичного) мозга. «Полушария мозга, – пишет он, – чрезвычайно симметричны». Это значит, что полуторакилограммовый комок в моем черепе (как и полуторакилограммовый комок в вашем) поделен на две взаимосвязанные половины. Одна половина называется правым полушарием, вторая – левым. На вид они не отличаются друг от друга, но по структуре и функциям они разные, что вот-вот должен был продемонстрировать следующий этап моей службы в должности подопытного кролика в неврологическом отделении.

Первичное сканирование мозга напоминало позирование художнику. Я откидываюсь, мозг позирует, машина рисует портрет. Конечно, такие изображения сами по себе ценны для науки, но новейшая технология (так называемая функциональная магнитно-резонансная томография – фМРТ) позволяет делать снимки работающего мозга. Экспериментатор просит подопытного, лежащего в чреве аппарата, сделать что-нибудь – напеть мелодию, выслушать анекдот, отгадать загадку – и следит, к каким участкам мозга приливает кровь. Получаются изображения, где цветными пятнами обозначены активные участки – спутниковый метеорологический снимок, показывающий места скопления мозговых туч. Эта технология совершила подлинный переворот в биологии и медицине, позволив глубже проникнуть в механику самого разнообразного человеческого опыта – начиная с дислексии у детей и механизма возникновения болезни Альцгеймера и заканчивая реакцией родителей на крик младенца.

Лаборанты снова заталкивают меня в эту консервную банку, напичканную электроникой. На этот раз там установлена штуковина, похожая на перископ, – через нее мне виден экран для слайдов, находящийся снаружи. В правой руке у меня маленький тумблер, провода от которого идут к компьютерам. Экспериментаторы заставят мой мозг работать – и подарят мне превосходную метафору для описания тех качеств, которые понадобятся нам, чтобы добиться успеха в XXI веке.

Задача у меня простая. Мне показывают на экране черно-белый снимок человека, на лице которого застыла гримаса отчаяния. (Женщина, у которой такой вид, словно ей наступил на ногу Яо Мин[4]. Или парень, который вышел на улицу и вдруг сообразил, что забыл надеть штаны.) Потом лицо исчезает, а вместо него появляются две фотографии другого человека. Я должен нажать одну из клавиш на тумблере и таким образом просигнализировать, в каком случае его лицо выражает те же эмоции, что были у предыдущих персон.

Я нажимаю на правую клавишу, потому что эмоции на правом лице – те же, что и на предыдущей фотографии. Задача, с которой справился бы даже безмозглый (извините за каламбур).

Когда тест на выявление эмоциональных соответствий заканчивается, мы переходим к следующему тесту – на восприятие. Экспериментаторы показывают мне сорок восемь цветных фотографий, одну за другой, как в слайд-шоу. Я нажимаю на правую или левую клавишу в зависимости от того, где происходит действие – в помещении или на улице. Эти снимки тяготеют к двум крайностям. Часть из них – странные и тревожные, другие – банальны и не вызывают никаких эмоций. К примеру, такая последовательность: кофейная чашка на стойке в кафе, группа людей размахивает оружием, унитаз, переполненный фекалиями, электрическая лампа, несколько взрывов.