его очередь скрипеть зубами, но я не удивилась, что он мне не ответил. Честно говоря, я не думала, что даже он знал. Это был извращенный друг извращенного друга моего отца, который организовал взаимодействие, какой-то торговец людьми, с которым Шеймус однажды играл в карты, когда он был достаточно пьян, чтобы признать, что ему нужны деньги, и выдал секрет своей прекрасной дочери. Девственница. Его козырная карта, как он часто ласково называл меня.

Новости дошли до Каморры, а остальное стало историей.

— Как долго? — спросила я, и это был не первый раз, когда я делала это. — Он не может владеть мной до конца моей естественной жизни?

— Нет, — признал он. — Был обещан срок в пять лет… с возможностью повторного продления контракта по удвоенной цене.

— И сколько из этих грязных денег увидят мама и мои братья и сестры? — потребовала я, даже когда мой разум зашумел.

Пять лет.

Пять.

Мне будет двадцать три, когда все будет сказано и сделано. Если бы я так долго не занималась модельным бизнесом, я была бы слишком стара, чтобы продолжать добиваться какой-либо славы и богатства. Я могла бы обойтись без обоих пунктов, но я хотела иметь возможность обеспечивать свою семью до конца их дней.

Если бы я была двадцатитрехлетней захудалой моделью без какого-либо образования, я бы не смогла этого сделать.

Так что часть непредвиденных доходов от моей продажи должна была пойти моей семье.

Другого варианта не было.

— Достаточно, чтобы покрыть мои долги, — признал он, поправляя потные руки на руле. — Больше ни на что

Я закрыла глаза и прислонилась лбом к оконному стеклу, вызывая в своем воображении снимок дома моего детства в оттенках сепии. Ящик из бетона, склеенный осыпающимся раствором и перевязанный досками из хрупкого дерева, мой брат порезался. Это был небольшой дом на окраине Неаполя, в той части города, куда туристы никогда не могли добраться, даже если заблудились. Мой город был местом опасностей и иллюзий: паутина, натянутая между зданиями и в конце дорог, ловящая вас своими липкими волокнами, как только вы тянетесь за обещанным к сетке. Никто не мог избежать этого, но туристы приезжали, а люди оставались.

Я не хотела, чтобы моя семья была навсегда обречена на эти глубины. Я ни за что не собиралась продавать свою жизнь за что-то меньшее, чем безопасность для моей семьи.

Шеймус бросил на меня обеспокоенный взгляд. — Я чувствую, как ты думаешь, Коси. Останови это прямо сейчас. Ты не в том положении, чтобы просить о чем-то большем.

— И ты не в том положении, чтобы указывать мне, что делать или думать, — возразила я.

Как только я подумала, что у меня есть запрет на гнев, он должен был сделать что-то, чтобы разорвать эти цепи. Я ненавидела вкус ярости в горле и ее металлический привкус на языке. Я не была бессмысленной, злой женщиной. Я была страстной, но до определенного момента.

Елена учила меня с юных лет, что если ты можешь понять что-то, его мотивацию или контекст, ты имеешь власть над этим и над своей реакцией на это.

Я пыталась направить это в нужное русло сейчас, когда сидела в машине с отцом по дороге к своему новому хозяину, практически не имея никаких гарантий для людей, ради которых я это делала.

По мере того, как машина удалялась от паучьих усиков, я чувствовала, как вибрирующая пульсация города отступает у меня за спиной. Он не был таким красивым, как остальная часть страны, хотя и упирался в океан. Гавань была промышленной, и хотя она находилась всего в часе езды от Рима, безработица поразила неаполитанцев, как Черная смерть, и проявилась в грязных лицах подростков-карманников и мусоре, разбросанном по дорожкам вместо красивых цветочных ящиков. Люди в моем родном городе устали, и это было заметно. Но мне было интересно, как люди не могли найти в этом определенную красоту?

Я не хотела уходить. Это был не мой выбор, но я легко приняла боль от ее неизбежности, мое тело поглотил шок, но без заметных последствий. Моя любовь к рушащемуся красивому Неаполю была каплей в море по сравнению с моей любовью к моей рушащейся красивой семье. Я делала это, продавая свое тело и, возможно, свою душу, ради них. Я вернул бы им часть причитающихся денег, иначе сделка была бы провалена. Мафия убьет моего отца, нас по-прежнему будет преследовать надвигающаяся тень их влияния, и мы, возможно, никогда не выберемся из этого богом забытого города живыми, но, по крайней мере, мы будем вместе.

Я нарисовала их любимые лица в своем воображении, выгравировав их на черных экранах моих век, чтобы каждый раз, когда я моргаю, мне напоминали о причине моей жертвы.

Я слишком хорошо знала реалии нашего положения. Если Себастьян не уйдет в ближайшее время, независимо от нашего экономического положения, он будет вынужден вступить в Каморру, которая последние два года не слишком мягко кусала его нежные пятки. Сейчас ему было восемнадцать, возраст для вербовки, когда средний возраст молодых людей, привлекаемых в мафию, составлял всего одиннадцать лет.

Я зажмурила глаза, чтобы исказить яркий образ своего мужского «я» с пистолетом в одной руке, кровью в другой и деньгами, стопками денег, во рту. Себастьян был умен и способен, обладал такой поразительной красотой, что часто привлекало к нему нежелательное внимание. Я надеялась, что он потратит часть денег, чтобы уехать, может быть, в Рим, и воспользуется своей красотой, чтобы выбраться из вонючей ямы бедности, в которой мы родились. Хотя я знала, что он не мог заставить себя оставить наших сестер и мать в покое, но я решила поверить в свою фантазию.

Так же, как я надеялась, что деньги по-прежнему пойдут на образование моей блудной младшей сестры Жизель, которая была так одарена пользоваться карандашом или кистью, что могла изображать на странице целых людей с их эмоциями и кровью, спрятанными под поверхностью ею нарисованных ударов. Весь прошлый год я практически жила в Милане и Риме, работая на любом концерте, который могла получить, чтобы вернуть деньги на обучение Жизель в L'École des Beaux-Arts в Париже. Она была слишком талантлива, чтобы ее сдерживала наша нищета, и слишком красива и мягка сердцем, чтобы иметь дело с кишащими акулами водами Неаполя. Я знала, что в прошлом году, когда бывший бойфренд Елены начал обращать чрезмерное внимание на нашу застенчивую сестру, она должна была уйти. Ее образование финансировалось за счет моей способности обеспечивать ее модельным бизнесом, и