Джиана Дарлинг

Очарованная

Перевод канала — t.me/veryexsgi Booklive.El

Серене.

Наша дружба изменила мою жизнь. Ты моя фея-крестная, Йода, лучший друг и наперсница. Спасибо за все, что ты делаешь для меня.

#McDarling4Life

«Я хочу быть внутри твоего самого темного всего».

— Фрида Кало.

Это был самый важный день в моей жизни.

Я знаю, что большинство людей говорят так о чем-то радостном, выпускной, свадебная церемония, рождение первенца.

Моя ситуация была немного другой.

Конечно, это был мой восемнадцатый день рождения, но это также был день, когда меня продали.

И я не имею в виду продать метафорически. Что касается меня, моя душа все еще была цела, хотя мой отец мог продать свою в обмен на тысячи долларов, которые он получил бы за мое тело. Его это не сильно волновало. И, честно говоря, меня тоже. Если у Шеймуса Мура когда-то и была душа, то она уже давно превратилась в золу и пепел.

Вы, наверное, удивляетесь, почему я согласилась с этим. Пока я сидела в потрепанном красном «Фиате», мой брат-близнец Себастьян только что остановился в сороковой раз рядом с моим потенциально бездушным отцом, который подпевал Умберто Тоцци, как будто это был обычный день, я задавалась тем же вопросом. Моя старшая сестра Елена проходила бесплатный онлайн-курс по этике, и даже она не знала морального ответа на вопрос, к которому свела моя жизнь: стоит ли обмен одним телом цены счастья нескольких человек?

Мне было все равно, что она не ответила. Для меня это уже не имело значения.

— Ты помнишь, что я тебе говорил, милая? — спросил мой отец, перекрывая жестяной звук автомобильных динамиков.

«Si».

— По-английски, — мягко выговорил он с кривой улыбкой в ​​мою сторону. Как будто я просто была глупым ребенком и дразнила его своим мини-бунтом. Я хотела дразнить его кожу лезвием холодного оружия, но зажала язык зубами и сильно прикусила его, пока фантазия не растворилась в боли.

— Скажи мне, — продолжил он.

— Нет.

Его рука нашла мое тонкое бедро, и стальные пальцы смяли его в грубом сжатии. Я привыкла к его физической форме, и это меня не пугало, не сейчас, когда я столкнулась с потенциально гораздо более опасным будущим. Но я все равно ему угодила.

— Я не должна смотреть в глаза…

— В его глаза, — поправил он.

— В его глаза. Или молчи, если со мной напрямую не разговаривают. Я буду слушаться его во всем и держать его в комфорте. Я понимаю, папа, это как итальянский брак, только с договором, а не клятвами. Я свободно говорила на этом языке, но стресс разъедал мой эрудированный ум, как термиты.

Он хмыкнул, не позабавившись моим смешным сравнением. Несмотря на то, что Шеймус не был итальянцем — его ирландский акцент, темно-рыжие волосы и румяный цвет лица всегда выдавали его, — он ассимилировался во всех аспектах культуры, пока быть итальянцем не стало для него своего рода религией. А версия священника моего отца? Скажем так, вы бы никогда не захотели познакомиться с Рокко Абруцци, человеком, который руководил крупным игорным бизнесом для нынешнего неаполитанского капо Сальваторе Витале. Он был достаточно скромен, с вялыми чертами лица и бровями, нависшими над мокрыми черными глазами, но у него были необычайно большие руки, и он любил ими сдавать карты, обманывать женщин и лупить по лицам тех, кто отказывался от долгов. Таких, как мой отец.

Шеймус провел рукой по затянувшимся синякам на правой стороне челюсти пальцами, покрытыми струпьями и без ногтей. По его мнению, была только одна причина, по которой меня продали. И это должно было выплатить его невероятный долг перед подпольными лидерами Неаполя. В течение многих лет я хотела, чтобы они просто прикончили его, порезали на куски и бросили где-нибудь в переулке, чтобы кто-нибудь нашел и ударил его, слишком боясь сообщить об убийстве в полицию. Несколько раз, когда он отсутствовал достаточно долго, я думала, что моя фантазия сбылась только для того, чтобы он появлялся на следующий день, с горящими глазами и пушистым хвостом, как будто он был в спа, а не в бегах от мужчины с мокрыми глазами и окровавленными руками.

— Ты должна говорить с ним по-английски, милая, на случай, если он не говорит по-итальянски.

Я выпрямилась, услышав эту информацию, не потому, что мне было неудобно говорить по-английски. Шеймус позаботился о том, чтобы все мы могли в какой-то степени говорить на нем, и последние два года я усердно училась с Себастьяном. Если мы собирались выбраться, английский должен был стать нитью на нашем жизненном пути. Нет, меня поразило то, что мой отец не знал, кто ждет нас на вилле в Риме.

— Ты не знаешь, кто меня покупает? Мои слова скрипели зубами, но я знала, что он все еще может меня понять.

Мое сердце было в животе, а то и в горле. Я чувствовала себя одним из странных фантазий Пикассо, мое тело скручивалось от напряжения и страха, так что я даже не могла больше чувствовать себя человеком. Я пыталась сосредоточиться на чем угодно, только не на великом и ужасающем неизвестном моем будущем — на пылинках в нашей грязной машине, запахе алкоголя, просачивающемся из пор моего отца, или на том, как жаркое южно-итальянское солнце прожигало окна, словно пламя.

— Надеюсь, ты не будешь сомневаться в своем новом… — Он сделал паузу. — …Такое положение, Козима. Помни, уважай. Я ничему тебя не научил?

— Да. Ты научил меня не доверять мужчинам, никогда никому слепо не подчиняться и проклинать Бога за то, что он дал тебе способность иметь детей, — вежливо сказала я.

Я могла сосредоточиться на ненависти к моему отцу, которая пылала, как умирающая звезда, в моем животе, вместо этого ужасного страха, угрожающего сокрушить меня.

Ненависть была сильнее страха. Один был щитом и оружием, которое я могла использовать, в то время как другой мог использоваться только против меня.

— Будь благодарна, что кто-то готов заплатить за тебя.

— Сколько? До сих пор я воздерживалась от вопросов, но моя гордость не позволяла мне оставаться в неведении. Сколько я стоила? Сколько денег можно найти в выпуклости моего бедра и впадине ключицы, в мясе моих сисек и складках моей киски?

Настала