Через два часа я умру – но, быть может, я уже мертв.

Мы мало что знаем о ресторане «Windows on the World» в то утро. «Нью-Йорк таймс» пишет, что в 8.46, когда самолет рейса № 11 «Америкен эрлайнз» врезался между 94-м и 98-м этажами, в ресторане под крышей находился 171 человек, из них 72 – обслуживающий персонал. Мы знаем, что одна фирма (Risk Water Group) организовала рабочий завтрак в отдельном салоне на 106-м этаже, но на 107-м, как всегда по утрам, завтракали самые разные клиенты. Мы знаем, что Северная башня (более высокая, с антенной на крыше, делавшей ее похожей на шприц) подверглась атаке первой и рухнула последней, ровно в 10.28. Так что у нас в запасе точно час сорок пять минут. Ад длится час сорок пять минут. Эта книга тоже.

Я пишу это в «Небе Парижа». Так называется ресторан на 56-м этаже башни «Монпарнас». Париж, 75015, авеню дю Мэн, 33. Тел.: 01 40 64 77 64. Факс: 01 43 22 58 43. Метро: «Монпарнас-Бьенвеню». Завтрак здесь подают с 8.30 утра. Вот уже несколько месяцев я каждый день пью здесь кофе. Отсюда можно на равных взирать на Эйфелеву башню. Панорама изумительная, ведь это единственное место в Париже, откуда не видно башни «Монпарнас». Вокруг деловые люди орут в свои мобильники так, что все соседи наслаждаются их идиотскими разговорами:

– Слушай, я ручаюсь, это было забито на последнем собрании.

– Нет-нет, еще раз говорю, Жан-Филипп специально оговорил, это не подлежит обсуждению.

– Ну, это их понты!

– Да, ну так послушайте, надо уметь выйти из игры.

– Знаете, говорят, Рокфеллер разбогател, потому что всегда покупал слишком поздно, а продавал слишком рано.

– ОК, как договорились, моя секретарша пошлет тебе мейл, и мы все утрясем.

– Ни то ни другое: мы обязаны закончить неделю в плюсе.

– Вот что я тебе скажу: если рынок поддержат инвесторы, он быстро отыграет потери.

– Я привязался к индексу САС, а рынок падал, в общем, я пролетел.

Еще они все через слово повторяют «абсолютно». Пока я записываю разговоры подмастерьев Хозяев мира, официантка приносит круассаны, кофе со сливками, баночки с вареньем «Милая мамочка» и два яйца всмятку. Уже не помню, как одевались официантки в «Windows on the World»: в первый и последний раз я попал туда ночью. Наверно, они нанимали негритянок, студенток, безработных актрис или славных девушек из Нью-Джерси, в тесных передниках на больших, вскормленных на кукурузе грудях. Учтите: «Windows on the World» – это вам не «Макдоналдс», это шикарный ресторан, естественно, с большой наценкой (завтрак 35$, не считая обслуживания). Тел.: 212-9381111 или 212–5247000. Столик рекомендуется заказывать за много дней, без пиджака не пускают. Я попытался позвонить: теперь по этому номеру автоответчик – служба информации о спектаклях. Думаю, официантки были довольно хорошенькие, в тщательно продуманной форме. В бежевом костюме с буквами WW? Или вроде горничных в старинном духе, в маленьком черном платье, которое так и хочется одернуть? В брючном костюме? В смокинге от Гуччи, дизайн Тома Форда? Теперь уже не проверишь. Писать этот гиперреалистический роман трудно из-за самой реальности. После 11 сентября 2001 года реальность не только превосходит вымысел, но и убивает его. Писать на эту тему нельзя, но и на другие невозможно. Нас больше ничто не трогает.

Я провожаю взглядом каждый пролетающий за окном самолет. Чтобы передать случившееся по ту сторону Атлантики, я должен почувствовать, как самолет таранит черную башню у меня под ногами. Здание покачнется; странное, должно быть, ощущение: твердыня небоскреба – и шатается, словно пьяный корабль. Тонны стекла и стали вмиг превращаются в соломенный сноп. Камень мягкий. Это один из уроков Всемирного торгового центра: наша недвижимость подвижна. То, что мы полагали незыблемым, зыбко. То, что мы воображали твердым, текуче. Башни не стоят на месте, а небоскребы скребут главным образом землю. Как можно столь быстро разрушить такую громадину? Моя книга об этом: о том, как рухнул карточный домик, домик из кредитных карточек. Если бы у меня под ногами в здание врезался «боинг», я бы наконец понял то, что уже год не дает мне покоя: черный дым, встающий над полом, жар, плавящий стены, лопающиеся стекла, удушье, панику, самоубийства, бегство к охваченным пламенем лестницам, слезы и крики, отчаянные телефонные звонки. И все-таки я облегченно вздыхаю, провожая взглядом каждый самолет, исчезающий в белом небе. Но это было. Это произошло, и это нельзя рассказать.

«Окна в мир». Первое мое впечатление: название довольно-таки безвкусное. Отдает мегаломанией, особенно для ресторана в небоскребе, где обитают посреднические конторы, банки и биржи. В такой вывеске вполне можно усмотреть еще одно свидетельство американской наглости: «Наше заведение венчает собой цитадель мирового капитализма и сердечно мозолит вам глаза». На самом деле тут игра слов, обыгрывается Всемирный торговый центр. Окна в мир. Вечно я со своей французской язвительностью вижу самодовольство там, где есть всего лишь ироничная ясность. Как бы я сам назвал ресторан на последнем этаже Всемирного торгового центра? «Roof of the World»? «Top of the World»?[7]Так еще гаже. Совершенно несъедобно. А отчего бы не «King of the World»,[8]как Леонардо ди Каприо в «Титанике», раз уж на то пошло? («Всемирный торговый центр – наш „Титаник“», – заявил на следующий день после атаки мэр Нью-Йорка Рудольф Джулиани.) Конечно, задним числом мое журналистское нутро твердит одно: для этого места отлично бы подошло другое имя, величественная марка, скромная и поэтичная. END OF THE WORLD.[9]По-английски «end» значит не только «конец», но и оконечность. Поскольку ресторан под самой крышей, «End of the World» значило бы «На вершине башни». Но американцы не любят юмор такого сорта; они очень суеверны. Поэтому в их билдингах не бывает тринадцатого этажа. В конце концов, «Windows on the World» – очень подходящее название. И к тому же удачное в коммерческом плане, а иначе с чего бы Билл Гейтс несколько лет спустя тоже решил окрестить словом «Windows» свою знаменитую систему? «Окна в мир» – это прикольно, как выражается молодежь. Конечно, это не самая высокая точка в мире: Всемирный торговый центр возносится всего на 420 метров, тогда как башни «Петронас» в Куала-Лумпуре достигают 452-х, а «Сире» в Чикаго – 442-х. Китайцы сейчас строят в Шанхае самую высокую башню в мире: Шанхайский Всемирный финансовый центр (460 метров). Надеюсь, это название не навлечет на них беду. Мне очень нравятся китайцы: это единственный народ, способный быть одновременно и очень капиталистическим, и очень коммунистическим.

Такси отсюда кажутся желтыми муравьями, затерявшимися в расчерченном на квадраты лабиринте. Башни-близнецы, возведенные под руководством семейства Рокфеллеров и портовых властей Нью-Йорка, придумал архитектор Минору Ямасаки (1912–1982), совладелец фирмы «Эмери Рот и сыновья». Две 110-этажные башни, со стальным каркасом и бетонным ядром жесткости. Каждая площадью 406 000 м². В каждой 21 800 окон и 104 лифта. 2700 м² офисов на каждом этаже. Я все это знаю, потому что немного этим занимаюсь. Металлические связи представляют собой опрокинутую цепочку с треугольной секцией: база 16,5 м; вершина 5,2 м; усиление каркаса 192 м, двойные перегородки толщиной от 91 до 19,7 см, вес 290 000 тонн (из них 12 127 т. бетона). Стоимость: 400 миллионов долларов. Премия за технологические инновации Национального музея строительства. Жаль только, что я не архитектор, а всего лишь агент по торговле недвижимостью. 250 000 банок краски в год на косметический ремонт. 49 000 тонн оборудования для кондиционеров. Каждый год ВТЦ посещает более двух миллионов туристов. Строительство комплекса началось в 1966 году и продолжалось больше десяти лет. Злые языки сразу окрестили его «кубиками Лего» или «Дэвид и Нельсон».[10]А я отношусь к башням-близнецам вполне хорошо; мне нравится, когда в них отражаются облака. Но сегодня небо безоблачное. Сыновья напихиваются оладьями с кленовым сиропом и отнимают друг у друга масло. Мне бы хотелось иметь девочку, посмотреть, что такое спокойный ребенок, который не находится в состоянии перманентной борьбы со всем остальным миром. Из кондиционеров тянет ледяным воздухом. Никогда к этому не привыкну. В столице мира, в ресторане «Windows on the World», VIP-клиенты могут созерцать вершину западной цивилизации, но мерзнут, как последние цуцики. Вентиляция создает непрерывный шумовой фон, этакую плотную звуковую завесу, гудящую, словно приглушенный двигатель самолета; по-моему, это отсутствие тишины утомительно. У нас в Техасе любят дохнуть от жары. Мы привыкли. Моя семья – потомки второго президента Соединенных Штатов, Джона Адамса. У Йорстонов есть прародитель по имени Уильям Харбен, правнук составителя Декларации независимости. Поэтому я член ассоциации «Сыновья Американской революции» (Sons of the American Revolution, сокращенно SAR, как «Его Королевское Величество», Son Altesse Royale). Учтите: у нас в Америке тоже есть своя аристократия. И я к ней принадлежу. Мое семейство нищее, но я аристократ. Многие американцы хвастают родством с кем-нибудь из «подписантов» Декларации независимости. Вещь совершенно бесполезная, но придает уверенности. Нет, господин Фолкнер, на Юге Соединенных Штатов живут не только буйные и умственно отсталые алкоголики. Приезжая в Нью-Йорк, я нарочно говорю с техасским акцентом. «Yeap!» вместо «Ya». Я такой же сноб, как и истинные европейские вырожденцы. Мы их тут зовем «евротрэш», «евромусор», всех этих галантных юношей из ночного клуба «О бар», франтоватых декадентов, что царят в картотеке Марка де Гонто-Бирона и фотографиях в «Пейпер мэгэзин». Мы плевать на них хотели, но и у нас есть свои, свой… Американский мусор? Я – типичный «краснорожий»,[11]член Американской мусорной корзины. Но моя фамилия не так известна, как Гетти, Гуггенхайм или Карнеги, потому что мои предки все растратили, вместо того чтобы оплачивать музеи во славу своего имени.