На этот раз он действительно заспешил, поскольку тени сельвы стали сгущаться, торопя приход ночи.

Под конец человек уже двигался с трудом: падая и поднимаясь, отдуваясь и чертыхаясь, он уже почти в темноте добрался до берега речушки и рухнул рядом с утлой пирогой из древесины чонты.[6]Его товарищ — совершенно изможденного вида, лежавший на носу лодки, — еле слышно, словно на последнем издыхании, спросил:

— Что с тобой? Ты как самого черта увидел.

Лысый, видно, запыхался, и ему потребовалось какое-то время, чтобы отдышаться. Наконец он хрипло проговорил:

— Самого черта — нет, а вот Мать всех рек, да, видел.

Изнуренный спутник долго смотрел на лысого и, по-видимому, понял, что тот говорит серьезно.

— Так, значит, эта легенда тоже правда…

Его товарищ чуть заметно кивнул:

— Она берет начало прямо на небе, и, скажу по правде, я в жизни такой красоты не видел. — Потом он закрыл глаза и погрузился в глубокий сон.

Джон МакКрэкен даже не пошевелился.

Он слишком обессилел, чтобы попытаться выбраться из лодки, поэтому только смотрел на неподвижное тело друга, зная, что, когда тот сморен усталостью, как сейчас, его и пушками не разбудишь.

Они уже много лет были вместе.

Слишком много!

Десять? Двенадцать? Пятнадцать?…

Он уже давно и счет потерял, хотя в действительности просто-напросто утратил представление о времени.

И даже приблизительно не мог бы сказать, какой сегодня день, месяц или год.

Единственное, что он помнил точно, — это то, что осенью 1902 года они с Элом Вильямсом прибыли в душный и болотистый порт Гуаякиль,[7]намереваясь найти несметные сокровища Руминьяуи,[8]которые, если верить старым хроникам, все еще лежали в огромной пещере где-то в районе Льянганатес, в глубине эквадорской Амазонии.[9]

В конце 1700 года двое моряков — шотландцев, как и он, МакКрэкен, — вернулись в Лондон и привезли с собой алмазы и изумруды. По их словам, сокровища, которые им пришлось оставить в той далекой пещере, не смогла бы перенести на себе и сотня человек.

Месяц за месяцем, год за годом, неудача за неудачей, эта богом проклятая сельва в эквадорских горах, самая суровая и негостеприимная из всех существующих на земле — не случайно здесь выживают только обезьяны, ягуары и летучие мыши-вампиры, — подтачивала их с Элом силы и скручивала в бараний рог. А кончилось все тем, что она исторгла их из своего лона, когда в них уже мало что осталось от тех сильных, смелых, безрассудных и решительных парней, которые когда-то отважились проникнуть в нее, полные иллюзий.

Пришлось им довольствоваться мытьем золотого песка в водах реки Напо[10]— а дело это ох какое муторное и неблагодарное, — гнуть спину, только чтобы прикопить деньжат и обновить снаряжение, купить новое оружие, а затем отправиться дальше вниз по реке до слияния Напо с могучей Амазонкой.

По Амазонке они доплыли до Манауса: в ту пору это был не город, а сказка, а все благодаря каучуковой лихорадке, и еще через шесть месяцев поднялись по Риу-Негру[11]к неведомым горам грозного Гвианского щита,[12]вечно окутанного туманом. Говорили, будто в том далеком краю отчаянным храбрецам — «тем, кто и вправду не робкого десятка», — удавалось отыскать золото и алмазы и разбогатеть.

Сколько же воды утекло с тех пор?

Сколько тягот они испытали, сколько болезней, сколько ночей провели без сна, мучаясь от сознания, что лучшие годы жизни потрачены на погоню за несбыточной мечтой?

Сколько же тысяч километров они отмахали?

Сколько страдали от жары и голода?

Сколько — от укусов насекомых и всяких болячек?

И все это время, которое и вспоминать-то тошно, сколько раз их выручало чувство локтя и преданность друг другу!

Ни одного косого взгляда, ни слова упрека; даже в мыслях ни у одного из них не было послать все к черту, ведь своим упрямством они подстегивали друг друга: посмотрим-посмотрим, кто первым воскликнет: «Больше не могу!»

Да ведь язык не повернется!

Разве можно отказаться от мечты, которую они так долго лелеяли?

Как смириться с ненавистной мыслью о том, что придется несолоно хлебавши вернуться в цивилизацию, с которой их уже ничего не связывает?

Они жить не могли без сельвы и гор; привыкли к одиночеству, привыкли часами сторожить сон товарища, чутко прислушиваясь и не выпуская винтовку из рук. Их дружба была настолько искренней и беззаветной, что вряд ли где-то еще она могла проявиться сильнее, чем в этих диких краях, забытых Богом и людьми.

Уроженец Уэльса Эл Вильямс и шотландец Джон МакКрэкен принадлежали к странной породе первопроходцев — отчаянных искателей сокровищ и при этом романтиков, которыми двигала любовь к приключениям. Для таких людей гора, на которой никто не бывал, или неизвестное племя каннибалов имеют такую же ценность, как золотой самородок или сказочный алмаз.

Иными словами, материального богатства им мало. Им подавай новые ощущения; они мечтают увидеть что-то небывалое и изведать что-то недоступное простым смертным.

Однако сейчас у них попросту не было сил.

Они совсем выдохлись.

И здоровье стало ни к черту.

В чем только душа держится.

Джунгли выжимают из человека все соки, и как бы ни был он крепок телом и духом, жара, влажность, лихорадка и москиты рано или поздно возьмут свое — сломят его волю и подорвут его силы.

А до дома-то путь не близкий!..

Впрочем, до какого дома, если у них никакого дома в жизни не было?