ты чего? Даже мама моя не знала! Везде написано, что ты однофамилец. Я старшего Андропова видела один раз, три года назад. Я же правда не знала, что Володя — его сын!

— Верю! — улыбнулся я ей. — Стало быть, Екатерина Алексеевна и остальные, скорее всего, ничего не знают — а зачем деду Юре так подставляться?

— Не называл бы ты его так, — немного надулась родительница.

— А что, смешно же! — хохотнул я. — Что он меня, за это в подвалах Лубянки сгноит? Дед? Дед! Юра? Юра! Но это тоже не важно. Давай перейдем к потенциальным последствиям — «выпячивать» он это все не станет, равно как и я — увы, у нас очень сильно КГБ не любят. А если статус-кво будет сохраняться…

— Статус-кто? — не поняла мама.

— Такое положение дел, как сейчас — это когда Сережа Ткачев просто феноменальный пионер, а не проект КГБ!

— Какой тут, к черту, проект! — чуть не плюнула на ценную собственность мама, но вовремя одумалась.

— А так и свои, и чужие считать и станут! — уверенно заявил я. — И оно нам совсем не надо. Вот и поеду на деревню к дедушке, расскажу ему все это, и благополучно разойдемся как в море корабли. Уверен, ему такой проблемный внук не особо то и нужен. Получается, будет вербовать и предупреждать, куда лезть не стоит — и я его внимательно выслушаю и крепко зарублю на носу. И стучать буду на тех, кто мне станет кровь сворачивать. Судьба, мам, выдала нам чудовищно мощную козырную карту, которую мы спрячем в рукав и никому не покажем до тех пор, пока не станет прямо плохо. Но лучше справляться самим, благо у нас пока неплохо получается.

— Все тебе как с гуся вода! — не без зависти вздохнула мама, припарковавшись у высотки.

— А в чем я не прав? — пожал плечами я.

— Получается, что прав во всем! — чмокнула меня в макушку родительница. — Пойдем уже, а то оброс, хоть на человека похож станешь!

Немножко оброс, да, но в социально-приемлемых рамках!

В шикарном, отделанном мрамором подъезде, встретили аж вооруженного «Макаровым» милиционера. Офигеть! Кроссворд, впрочем, висящая на поясе кобура ему разгадывать не мешала.

— Здравствуйте, товарищи. Вы к кому? — вежливо спросил он нас.

— Здравствуйте, дяденька милиционер! К Екатерине Алексеевне Фурцевой, — опередил я маму.

— Ткачевы?

Потрясающий непрофессионализм — нафиг ты подсказываешь?

— Ткачевы! — подтвердила родительница.

— Проходите, — разрешил милиционер. — Десятый этаж!

— Спасибо! — поблагодарили мы, и вошли в здоровенный, оснащенный зеркалами, лифт.

— Красиво здесь! — оценила мама.

— Спорим у нас ремонт в квартире гораздо круче?

— Хватит уже спорить! — улыбнулась мне мама. — Ремонт ты сделал просто замечательный, я никогда ничего подобного не видела. Твоя комната особенно удалась, почему мне так не сделал?

— Побоялся, что ты такое не оценишь, — развел я руками. — И потом — у вас там стенка, и она задает стиль всей комнате!

Двери лифта открылись, и явили нам одетую в бежевое «типа домашнее» платье Фурцеву и статного высокого мужика с неприятной рожей социопата рядом — этот в импортном костюме. Познакомились — муж Екатерины Алексеевны, Фирюбин Николай Павлович.

— Заместитель министра иностранных дел! — сопроводил он слова вялым рукопожатием.

Фу ты мерзкий! Читал про него в интернете много плохого — комплексует, мол, что жена у него министр целый, а он — «зам». Это вымещает в семейной жизни — в частности, заставляет Екатерину Алексеевну чистить ему ботинки, иногда — прямо на глазах у гостей. Унижает, короче, самоутверждается. А мне министр ох как нужна — я же ее любимый пионер! А сердцу плохая семейная жизнь вредна. Вывод? Нужно их «разводить», и тогда Фурцева имеет все шансы пережить семьдесят четвертый год. Принимаем задачу в работу!

Мама у меня — большая молодец, и, только что пережив сильнейший стресс, держалась молодцом, охотно отвечая на задаваемые министром «швейные» вопросы. Подарки хозяевам тоже понравились, и мне взамен подарили импортную шариковую ручку. В школе такими пользоваться нельзя, но качество почерка там, где можно, сильно вырастет! Дальше прибыл парикмахер в виде молодого лощеного человека, дамы отправились стричься, а меня бросили с замминистра. Не проблема — анекдоты про западных партнеров отлично работали и здесь. Восторженно поохав на мамину стрижку, уговорил молодого человека сделать мне моднявый «андеркат». Сочтя результат удачным, мужик пообещал принимать меня без записи, а прическу взял на вооружение. Странно даже — там ведь ничего такого, почти «модельная».

Фирюбин отставать и не подумал — пришлось травить анекдоты все время, пока меня стригли, а после Екатерина Алексеевна, как я и предполагал, лично смела волосы в совок. Проводив парикмахера, попили чаю с конфетами «Птичье молоко», и хозяева отправились проводить нас до машины.

— Американец, чтобы не ходить на работу, сделал ложный вызов в полицию и получил 5 суток домашнего ареста, — выдал я очередную хохму.

Идущий впереди, накинувший толстое пальто, вспотевший и красный от смеха Фирюбин гоготнул, вышел из подъезда и сделал шаг в сторону из-под козырька, освобождая нам проход. Вынув из кармана пачку «Мальборо», скомандовал:

— А теперь еще какой-нибудь про немцев!

— Приходит как-то немец… — послушно начал я.

Вынув бензиновую зажигалку из другого кармана, Николай Павлович повернулся ко мне спиной, чтобы не мешал ветер, и начал прикуривать. С легким, почти неслышимым шелестом в свете висящей под козырьком подъезда лампочки блеснула огромная сосулька и с противным треском пробила темечко заместителя министра иностранных дел СССР.

— Коля! — как сквозь пелену раздался вопль Фурцевой.

Вытерев со щеки попавшую туда кровь, посмотрел на испачканную ладонь, и поступил так, как и должен тринадцатилетний пацан:

— Ааа!!!

* * *

Кажется, я понял — маме совершенно некогда грустить и переживать, если это делаю я! Стоило поднять вой, как меня тут же схватили в объятия и увели со страшной, холодной улицы в теплый, светлый и не страшный подъезд, где нас чуть не снес спешащий на суету и причитания министра культуры милиционер-привратник.

Через двадцать минут, в течение которых мама и прибывшие вместе с милицией медики — увы, Фирюбина спасти нельзя, с кашей вместо мозга живут только метафорически — отпаивали меня валерьянкой, а министра — сразу корвалолом, прибыла пожилая мама Фурцевой, и дамы начали оплакивать усопшего уже вдвоем. Еще через пятнадцать минут меня познакомили с самим министром внутренних дел Николаем Анисимовичем Щелоковым, прибывшим по случаю гибели важной шишки. Вот он в «однофамильца», судя по всему, свято верит — уж больно старается изобразить сочувствие. Он же высочайшей волей отпустил нас домой.

От предложенного милицейского водителя мама, к счастью, отказалась, поэтому необходимость трястись,