Так ведь оно, в сущности, и было. Я узнавал: даже многие жители Ньёрдбурга в те дни ничего не заметили, а ведь именно в Ньёрдбурге в конце концов всё сошлось, там самое страшное напряжение было, и ребят там больше всего погибло, и победить мы там могли, но вот – не сумели…

Ограда вокруг «ТехноБотаники» была дырявая, я уже много раз говорил об этом на форуме, но без толку. Форум тут же поручал Падалке исправить положение, Падалка брал под козырёк, пару дней поцы с мотками проволоки и молотками заделывали какие-то дыры, и всё кончалось тем, что дыр становилось меньше на треть. Зато – как символ непроницаемости – в ограде были ворота, в воротах – будка, в будке сидел страж с дубинкой. И, судя по грибам в колее, на чём-то колёсном через ворота не проезжали уже дней десять. Разве что на самокате…

Стражем на этот раз оказался дед Кепке, его сын, Генрих, несколько лет в нашей школе поработал, а сейчас перешёл в университет, который считается, что находится в Дальнем, а вообще-то до него от города пешком два часа. Сам Генрих читает химию и какими-то прикладными исследованиями занимается, а жена его, Сара, из иммигрантов, она преподаёт языки.

И, как я понимаю, имми в университете собралось уже немало…

Есть такая древняя поговорка: «Битому неймётся». Это про нас.

А дед Кепке, сколько я его помню – то есть лет тридцать, – так возле «ТехноБотаники» и остаётся. Был техником, инженером, теперь вот – сторожем.

Мы поздоровались, обменялись мнениями, он пересчитал моих по головам (хорошо, не стал имена переписывать, а ведь положено), я передал привет и пожелания для Генриха и супруги, многолетия им, и мы с ребятишками – общим числом тридцать две головы плюс моя бестолковая – проследовали на территорию.

На особо охраняемую территорию.

Почему я так на это напирал и напираю – охрану-де полноценную и прочее? Да потому что я хорошо знаю, как одичавшая лиана себя ведёт и во что превращается. Потому что всё, что рассказывают про Цзи-да-линь, – правда. Я там был, я это видел. Но вот это неумение верно рассказать, верно подать… Может, и правы землюки в том, что мы всё дальше откатываемся в прошлое, и не в шкурах дело, а в следовании обрядам, обычаям, в особой церемонности… Впрочем, возвращаясь к теме «ТехноБотаники» – на её территории и без одичавших лиан очень опасно находиться, поскольку под землёй всё пронизано пещерами, причём многие подходят к самой поверхности, только сам я одиннадцать провалов нашёл и провешил, а ещё десятка три вешек поставили ребята Падалки, так что есть какая-то от них польза.

А то, думаете, почему «ТехноБотаника» такое хозяйство бросила? Из-за провалов. Братья же, когда начинали строиться, думали – к воде поближе будут, лиана воду пьёт как духи знают кто, хуже пожарного насоса, – но вот промахнулись, не рассчитали…

Всё ценное, что тут было, повывезли, конечно, и остались только пустые постройки да всякий никому не нужный хлам и лом. И лазят сюда не для того, чтобы спереть что-то, а спуститься в пещеры. Кому-то истории бандитских кладов мозги коптят, а в основном, конечно, ищет народ сброшенные драконьи шкуры. Ну, вы знаете: драконы как минимум три раза за жизнь меняют кожу, и делают они это в пещерах, поскольку беспомощны в такое время, кто хочешь подходи и ешь… Три хода, которые вели от города туда, к внешним пещерам, я нашёл в своё время и обвалил пороховыми фугасами, хотя кто знает, не остался ли четвёртый или там пятый. Пещеры эти… ну, в них бродить можно долго. Вода есть, еда есть. Хоть всю жизнь броди. Правда, тебя тоже могут схарчить, не без того – но тут надо, чтоб совсем уж не повезло…

Всё это, понятно, лишнее доказательство того, что жизнь в конечном итоге стремится к справедливости. Ешь ты – едят тебя. И так во всём.

Я выстроил ребятишек полукругом и начал было объяснять им, как играем и что должны получить в конце игры, – и тут моё внимание привлекло странное поведение Подколодных. Они слишком уж внимательно меня слушали, глазами ели – а с чего бы им такое рвение проявлять, как раз с ними-то похожим тренингом я занимался совсем недавно, неделю назад. Старательно глядя мимо них, я проследил, куда они косят глазом. Это был большой инструментальный сарай из волнистого пластика весёленькой жёлтой расцветочки, местами облезшего до стеклоосновы, местами проломленного насквозь. Из-под закрытых ворот выходили рельсы и, извиваясь, тянулись к обрыву.

– Волками назначаются… – я страшными глазами обвёл ребятишек, как будто бы делая выбор только сейчас, экспромтом, хотя давно уже наметил, кто будет «волками»; это был маленький спектакль, я нарочито переигрывал, а они понимали. – Мэй Линь, встань сюда… Кароль… Гранит… Герман… Руслан… ну и Ван Ту для комплекта. Остальным… считаю до ста! Время пошло.

Остальные – которые «не волки» – метнулись к эллингу.

– Ладно, – сказал я «волкам», – Гранит, ты считай пока, не торопись, а я отойду на минутку.

И – направился к сараю.

Подколодные издали неслышимый миру вопль.

Да, чтоб было ясно: Подколодные – это не фамилия, это сущность. Они не братья и вообще не родственники, но это и не важно – ибо, как сказал один древний, нет уз святее товарищества. Любой из них позволит содрать с себя шкуру, но не выдаст своих. Запретов для них не существует – вернее, каждый запрет они должны проверить на зуб. Я точно знаю, что месяц назад Руслан и Герман прыгали с обрыва с самодельным парашютом, а Ван не прыгал только потому, что у него тогда ещё не до конца срослась нога. Родителей ни у кого из них нет, но живут парни не в приёмных семьях, а практически самостоятельно, доказав на форуме, что могут и имеют право. Впрочем, у Вана есть дед и бабка, а у Германа – две тётки; все они фермеры. Да и сами парни содержат маленькую велосипедную мастерскую…

И вот эти бесстрашные издали вопль. А я уже торопился, я нёсся вскачь большими шагами, и сам почти поверил, что мне отчаянно приспичило. Вогнав при этом ребятишек в ступор, ведь не орать же им: «Учитель, не ходите туда, пописайте прямо тут, мы отвернёмся!..»

Я даже не стал соваться в ворота, понимая, что они заперты, как заперта и маленькая калитка в левой створке ворот, а сразу увидел протоптанную тропинку, ведущую к углу сарая и скрывающуюся прямо в стене. Пластиковый лист там был просто прислонён к дыре, и я проскользнул внутрь, одновременно запуская форсированное сумеречное зрение.

При форсированном зрении цвета становятся совсем дикими – этакий грозовой спектр, от грязно-фиолетового до тёмно-гранатового. То есть очень тревожными, грозными, опасными. Я несколько лет мучился, пока привык…

Но зато всё прекрасно видно.

Большая часть сарая была загромождена стандартными бочками из-под гранулированного люксового мембранита, двухметровой высоты цилиндрами с крышками на болтах; братья Титовы лелеяли амбициозные планы. Впрочем, один-то большой корабль они здесь успели сделать – для паромных линий, и он до сих пор бегает где-то между Ньёрдбургом, Синьяном и Нёрвасундом. Жалко, что Титовых в Дальнем постигла такая неудача…