увидеть конца перехода. Сливаясь в мутное пятно, белые полосы уходили вдаль, казавшейся бесконечной. В груди закололо. Старик было хотел развернуться и уйти, но за ним уже встал второй ряд пешеходов. Назад нельзя. Через несколько секунд светофор даст добро на переправу и он, маленький и медленный, будет вынесен бурным потоком граждан.

Маяк на другом берегу блеснул зелёным и желавшие переправиться судна – пешеходы, тронулись в путь. Трясясь, словно заводная игрушка, готовая в любую минуту рассыпаться на запчасти, Геннадий Павлович, толкаемый в спину, пытался устоять на ногах. Но под напором людей он сдался. Сделав неуверенных три шага вперёд, с трудом переводя дыхание, остановился. Ноги не слушались, в глазах потемнело. Проходящий мимо молодой парень задержался на секунду, даже сделал шаг в его сторону, но тут же сорвался и ушёл. А старичок, схватившись рукой за грудь, обмяк, опустился на колени, опираясь об трость, и склонил голову на грудь.

– Люди! Да пропустите же! – кричала женщина, пробираясь через толпу равнодушных граждан, тупо смотрящих на сидящего старика. – Геннадий Павлович, миленький, да что же это вы?

Любовь Валерьевна, как раз проходившая мимо с полными сумками провизии, бросив пакеты подбежала к Геннадию Петровичу. Старик сидел и тяжело дышал, бормоча что-то себе под нос. Подхватив его под руки, она с трудом стала поднимать его. Только хорошенько выругавшись, она заставила двух мужчин помочь ей. Отведя старика в тень, она расстегнула его пальто и посмотрела в морщинистое лицо.

– Упрямый старик! Да вы же могли умереть, в вашем то возрасте через такой переход! Что вы забыли на той стороне?

К её облегчению губы старика не были синими и дыхание его возвращалось в норму. Бледный, он, открыв беззубый рот, хватал воздух, то и дело прося прощения у кого-то.

– Геннадий Павлович, ну зачем вы пошли туда, скажите пожалуйста? Как вы себя чувствуете, вам вызвать скорую?

– Не нужно милая… домой, – слабым и утомлённым голосом произнёс старик. – Погулять… Людей много…

– Молчите, сейчас отведу, что же это такое, ну подумать только!

Следующую неделю и ещё не много Геннадий Павлович пролежал дома. Любовь Валерьевна каждый день навещала, как она выражалась "несносного старикашку", и следила за тем, чтобы ему всего хватало. А Геннадий Павлович, мучаясь тем, что по своей вине заставил хлопотать эту светлую душу, молча страдал и мечтал о мандаринах.

Приближался его восемьдесят пятый день рожденья. Завтра в экране ноутбука появится его дочь. Перед ней будет накрыт праздничный стол, скромный, как и всегда в этот день. Без мандаринов… Только от одной мысли в груди начинало покалывать.

Утром, когда до прихода сиделки оставалось три часа, Геннадий Павлович снарядился в походный костюм и собрался в дорогу. Стол должны украшать мандарины, он по-другому просто не мог. На часах было восемь утра. Спустившись медленно на улицу, он побрёл в направлении перехода. Город шумел. На небе рваные облака гнал порывистый и прохладный ветер. Люди торопились по делам, опаздывая неизвестно куда. Словно одинокая шлюпка, среди многотонных сухогрузов, старичок плыл к узкому каналу. Хаос мыльных и чёрных фигур отзывался болью в глазах. Но веря в своё дело, старик двигался к переходу. Какой-то верзила снова толкнул его в спину, но слегка покачнувшись, он всё равно продолжил идти. Встав во второй ряд и приготовившись, собрав всё мужество, он стал ждать. Светофор отсчитывал последние секунды перед стартом, как вдруг к нему кто-то подошёл и осторожно положил руку на спину. Тяжёлая и грубая, она принадлежала молодому мужчине в красной с жёлтыми полосками на рукавах, спортивной куртке. Улыбаясь, глядя в лицо Геннадия Павловича, он, слегка наклонившись к его уху, сказал:

– Отец, ты куда на своих трёх собрался? Помочь?

– Ох… Сынок, спасибо не…

– О, зелёный загорелся. Пошли, держись крепче!

Взяв старика под руку, мужчина двинулся через пешеходный переход. Он был наголову выше остальных прохожих, но сейчас согнувшись почти в двое, он сровнялся с ростом маленького старичка и взял его на буксир.

Геннадий Павлович был сильно взволнован. Чёрные, как тучи пешеходы, обгоняли их со всех сторон бурча и ругаясь. Яркий великан как будто совсем не замечал их и идя рядом болтал о чём-то своём.

– Куда отец путь держишь? На свидание собрался?

– Туда… Нужно мне… – тяжело дыша от волнения сказал старик.

– А я представь двадцать лет на родине не был, приехал в родной город посмотреть, как тут дела обстоят, не узнать совсем, всё переделали, везде понастроили.

На половине пути зелёный свет маяка сменился красным и десятки рук ударили по штурвалам оповещая застрявших на половине пути пешеходов, чтобы они поторапливались.

– В сраку себе бибикни! – крикнул сопровождающий старичка мужчина самому громкому автомобилю. – Совсем сума посходили, не видите старик идёт!.. Успеешь!.. Овца!

– Шевелись кляча! – выкрикнул один из автолюбителей.

– Я тебе сейчас челюсть пошевелю, сволочь! – отозвался великан.

– Ох… Простите…

– Не переживай отец! Почти дошли.

Кругом ругались, оглушающие сигналы клаксонов били по перепонкам.

– Ох…

Дошли.

– Вот и добрались отец, – отпуская старика сказал мужчина. – Так ты скажешь куда путь то хоть держишь?

– На рынок сынок, – всё ещё волнуясь, переводя дыхание сказал Геннадий Павлович.

– На какой рынок? Автомобильный?

– Нет, на продовольственный… за мандаринами.

– Так продовольственный на той стороне, – сказал мужчина и указал рукой в ту сторону откуда они ушли.

– Как на той стороне? – не поверил старик.

– Тут на этой стороне сколько я себя помню никогда базара не было, авто рынок был, а продовольственный всегда там был, ты что-то перепутал, отец. Ладно бывай, опаздываю я, не переживай, сейчас зелёный загорится – переведут обратно.

Сказав это, великан в яркой куртке, махнул рукой и пошёл по своим делам.

За спиной гудящая и фыркающая масса потекла по дороге. Чёрные и серые силуэты, словно ручей омывающий с двух сторон камень, шли обступая старика. А Геннадий Павлович, потрясённый услышанным, смотрел в спину уходящему спасителю, пока тот не слился с безликим и размытым пятном пешеходов.