Всеволод Евгеньевич удивился качеству изображения — это не шпана какая-то рисовала. И как неизвестные злоумышленники за одну ночь на большой высоте нарисовали картину? А сама картина напомнила Всеволоду Евгеньевичу почему-то рассказ одного зэка, подслушанный ещё в детстве, про типажи женских гениталий: «Королёк — расположена половая щель высоко спереди. Сиповка — ближе к аналу. Мутовка — самое классическое расположение, в этом случае, — уточнил зэк, — можно и сзади, и спереди». Всеволод Евгеньевич чертыхнулся от таких мыслей и начал размышлять: «Как же поступить? Добраться до потолка, стереть эту мазню и сделать вид, будто ничего не было, уже не получится — то, что знают двое, знает и свинья, поэтому придётся доложить мэру. Короче, настроение мэру придётся сегодня испортить неожиданным переносом совещания в Малый зал».

— Игорь Владимирович, поставь охранника возле входа, и чтобы он никого не пускал в зал, а с тобой, Анатолий Григорьевич, потом очень серьезно поговорим.

Уже выйдя из зала, Всеволод Евгеньевич всё ещё не мог отделаться от мыслей про картину: «Честное слово, будь я верующим, то в первую очередь про нечистую силу подумал бы, а так — больше похоже на фантастику. Да пусть мэр сам и разбирается с этой чертовщиной, а я займусь Малым залом. А легенду для переноса совещания можно придумать такую: авария на системе отоплении при гидравлических испытаниях. Легенда так себе — тоже повод для демагогии, но внимание отвлечёт».

Маланин

У Анатолия Григорьевича после треволнений в Большом зале сильно зашумело в голове и он поднялся в свой кабинетик на последнем этаже, закрыв дверь на ключ. Громкие пульсации в висках говорили о подскочившем давлении. Он вспомнил, как вчера вечером, выходя из зала услышал странный звук, ни на что не похожий. Правда, когда он остановился и прислушался, звука не было. «Странно, может это у меня нарушение головного кровообращения. А не уйти ли мне на пенсию? Уйду и даже поляну накрывать не буду. Друзей, с кем начинал, уже не осталось, а с техничками можно просто чайку попить на прощание, — от этих простых мыслей Анатолию Григорьевичу полегчало, — И эта сучка, Лилия Николаевна, почему не предупредила?! Не ожидал такого от неё».

Лильку он знал ещё с молодости, правда, потом их судьбы надолго разошлись. В школьные годы Лилька жила в соседнем с ним бараке на окраине города. Обращала она тогда внимание на себя открытой улыбкой. А когда Анатолий первый раз пошёл с парнями на танцы, то пригласил Лильку на медленный танец. Вести в паре он не умел, и Лилька помогала ему. Но в темноте никто и не заметил его неуверенности — так ему думалось. И он даже пожалел тогда, что манкировал раньше клубные вечера — девушки, оказывается, не такие уж недотроги. После танцев, окрылённый почином, подошёл на крыльце дома культуры к Лильке и заговорил с ней уверенно, но голос свой при этом не узнал и от этого неожиданно сконфузился. С насмешками бы он справился, но Лилька наоборот перестала улыбаться и посмотрела на него серьёзно, как взрослая, ничего не сказав, а Анатолий после того случая больше перед ней не рисовался, хотя почему-то зауважал её.

«Похоже сегодня будет праздник воспоминаний», — как будто сам себе разрешил Анатолий Григорьевич. Он заварил крепкого цейлонского чая, выпил полчашки и расслабился, но через несколько минут забытья, встрепенулся, почувствовав приближение своего вечного пугающего миража. Сейчас не время дремать.

В детстве они с мальчишками как-то раз пробрались на железнодорожную станцию, где Толя не боялся пролезать даже под уже готовящимися тронуться с места вагонами, выдававшими своё намерение тяжелым кряхтением. И выскочив первым из мальчишек из-под вагона, Толя вдруг увидел несущийся на него по рельсам металлический дирижабль, прекрасный и ужасный одновременно. Позже он узнал, что это был паровоз «Иосиф Сталин», его обтекаемую форму спроектировали ученые-аэродинамики. Чья-то сильная рука выхватила его с пути страшного болида. Когда этот человек в кожаном плаще посмотрел на него, то стало уже совсем страшно, потом уже Толя понял, что это был взгляд волка. Человек отвёл Толю к дырке в заборе и молча отпустил. Толя не помнил, как он оказался дома, его трясло, и он не мог даже ничего объяснить напуганной его видом матери.

Анатолий Григорьевич допил чай и подумал, что жизнь устроена так, что рано или поздно она налаживается сама собой.

После школы Анатолий поступил в техникум, распределили его на металлообрабатывающий завод — такой огромный, что и за день не обойдёшь. Как сейчас он помнит огромный цех с постоянно висящем в воздухе маревом из горелого металла, и бесконечную какофонию работающих станков. В юности Анатолий отзывался на любую просьбу, не мог отказать и согласился вначале на мастера цеха, а потом и на комсорга — желающих-то больше не было. На этом заводе познакомился Анатолий с Иваном Никандровичем Савельевым, секретарем партийной организации. Иван Никандрович сильно отличался от остальных руководителей завода, он всегда куда-то торопился, но успевал улыбнуться, крепко пожать руку, спросить о делах, и, даже когда был строг, всё равно после разговора оставалась радость от встречи с хорошим человеком. С его подачи Анатолий Григорьевич вступил в партию и сведущие люди стали намекать ему на скорые перевыборы парторга цеха. Но не случилось ему стать парторгом — у Ивана Никандровича произошёл конфликт с райкомом КПСС, заставивший его уйти с завода. Но вскоре после этого Ивана Никандровича выбрали председателем горисполкома — такие люди не тонут в бюрократических водоворотах.

Сейчас для эпохи, с которой совпала молодость Анатолия Григорьевича, придумали обидное название «эпоха застоя», вынося этот вердикт на основании пустых магазинов и очередей, умалчивая при этом о том, что у людей наконец-то появились свободные деньги и каждый мог позволить себе купить то, что он хочет. На заводе с отоваркой продуктами проблем не было, при столовой генеральный директор открыл отдел полуфабрикатов, где в конце рабочего дня всегда выстаивалась очередь конторских служащих, с приливом адреналина обсуждавших возможный ассортимент того, что сегодня могут «выкинуть». Руководство отоваривалось отдельно и почему их продуктовые наборы со случайным набором дефицитной еды назывались заказами, никто понять не мог. Но беспокоиться о завтрашнем дне никому и в голову не приходило. Любимая внучка Дашулька говорит, что нынче позитивную установку люди сами у себя воспитывают без всякой партийной идеологии. А в советское время позитивная вера в будущее была не личным делом каждого — её прописали в Программе