Достав из кармана перо и клочок пергаментной бумаги, она составила список. Наиболее подходящей тактикой, пожалуй, была молчаливость, ведь проявление женского ума могло обеспокоить джентльменов. Если же говорить все-таки придется, она постарается ограничиться замечаниями о погоде или (еще лучше) теми неопределенными восклицаниями, которые так к лицу дамам.

Улыбаться – таков был следующий пункт в ее списке. Когда она думала, ее лицо обыкновенно принимало хмурое выражение. Ах! «Не думать», – написала она.

Заполнив клочок бумаги указаниями, адресованными самой себе, Джейн положила его в карман и покинула сомерсетские поля. Используя шпиль церкви Святого Суизина в качестве ориентира, она возвратилась в Бат – позднее, чем следовало. Ступив на мостовую, девушка вскоре заметила впереди себя спину седовласого джентльмена.

– Папа, какие дела привели вас в эту часть города? – спросила Джейн, пряча список поглубже.

Отец обернулся. Его голубые глаза засветились.

– Я наслаждался чудесным сомерсетским воздухом, – сказал он, – и, видимо, заблудился. Проводишь старика до дому?

– С удовольствием.

Джейн погладила отцовскую руку. Годы служения в холодных церквах не пощадили позвоночник Джорджа Остена. Он не мог пройти больше пятидесяти ярдов, не бранясь. Поэтому дочь, конечно же, поняла: он не просто прогуливался, а разыскивал ее. Хотел удостовериться, что она не утонула в грязи полей.

Отец не стал торопить Джейн и не напомнил ей о визите господ Уизерсов. Преодолев семидесятилетний рубеж, он все еще был красив, как на том своем портрете, для которого позировал, будучи молодым священником. Сегодня его длинные седые волосы, собранные сзади, украшала голубая ленточка, привезенная Джейн из Кента. Он редко ее носил, говоря, что она слишком нарядна для будней. Джейн немного обижалась, хотя и не показывала виду. Сегодня лента была извлечена из шкатулки. По-видимому, отец хотел завоевать расположение дочери, что ему вполне удалось.

Идя домой, они прошли по Столл-стрит, мимо Насосной залы – величественного здания медового цвета с колоннадой, напоминавшей портик древнегреческого храма. Женщина в изумрудном плаще остановилась на тротуаре и подняла голову, как будто вознося молитву. Джейн нахмурилась. Такие сцены были здесь отнюдь не редки, ибо Насосная зала и в самом деле являла собой храм, достойный поклонения. В этих стенах не только пили чай и целительную воду, не только плели интриги. За этими колоннами обсуждались условия самых блестящих брачных договоров Англии. Джейн никогда сюда не входила: ее, одинокую, быстро стареющую женщину, встретили бы не многим более радушно, чем прокаженного.

Она ненавидела город, в котором жила. Родители переехали в Бат, когда отец оставил служение и семье пришлось покинуть уютный пасторский дом в Гемпшире. Если раньше Джейн окружала тишь зеленых полей, то теперь ей на смену пришли туманы и сплетни. Родители утверждали, будто переезд на запад благотворен для здоровья отца (и соседи, и газеты наперебой восхваляли целебные свойства минеральных вод), но Джейн подозревала другую причину. В свое время Джордж и Кассандра Остен познакомились в Бате, а теперь две их дочери стремительно приближались к стародевичеству. Вероятно, переселение было затеяно не ради пищеварения преподобного, но ради последней отчаянной попытки сбыть с рук отпрысков женского пола. Если семейство еще могло надеяться на эти счастливые события, то где же им было произойти, как не в Бате – брачной столице Англии, городе, где поженились маменька и папенька?

Однако два года пролетели, а ни Джейн, ни Кассандра замуж не вышли. Никто к ним не посватался, хотя вокруг них, в чайных и бальных залах, совершались тысячи помолвок. Только в прошлом месяце три соседки стали невестами. До того, как это произошло, их женихи были представлены Кассандре и Джейн, но ни один не нанес сестрам повторного визита.

Джейн, отведя взгляд, обошла женщину в зеленом плаще, продолжавшую молиться перед Насосной залой. Сама она, Джейн, была хотя бы не такой чудачкой – или, во всяком случае, надеялась на это.

Из всего того, за что Джейн «обожала» Бат, наибольшее наслаждение доставляли ей соседи. Обитатели Сидни-Хауса были сплошь добрейшими людьми, всегда готовыми поведать вам о невзгодах других жителей. Одна из этих отзывчивых душ, леди Джонстоун, приветствовала Остенов у парадной лестницы.

– Сегодня вы ожидаете мистера Уизерса из Кента и его сына, – сказала она. На ней была длинная накидка со многими складками. Если этой даме хотелось, чтобы обилие ткани, покрывающей ее тело, красноречиво свидетельствовало о богатстве мужа, то это ей удалось. Поигрывая ридикюльчиком, она нарочно держала его так, чтобы французский шелк переливался на солнце. – На мистере Уизерсе синий сюртук. Пуговицы меньше, чем я ожидала. Боюсь, вы опаздываете: джентльмены, наверное, уже заметили ваше отсутствие, – произнесла леди Джонстоун с самым что ни на есть сердечным участием.

Она до сих пор пудрила волосы, хоть это вышло из моды лет двадцать назад, и пока она говорила, белая пыльца с ее прически сыпалась на руку Джейн.

– Спасибо, леди Джонстоун, – сказал преподобный. – Вы очень к нам добры. Премилая сумочка, сударыня. Это ваше новое приобретение?

Джейн раскрыла рот, чтобы произнести нечто менее дипломатичное, но отец увлек ее вверх по лестнице. Как только они вошли в свои комнаты, она быстро переменила платье и умылась, после чего миссис Остен потащила дочь и мужа в гостиную.

– Мистер Уизерс с сыном уже здесь. Ждут, – прошипела маменька (когда поблизости оказывались приличные мужчины, она всегда разговаривала шепотом).

Ветер, гулявший по коридору, приоткрыл дверь комнаты. Джейн неслышно подошла и, заглянув в щелку, сделала глубокий вдох.

– Ну как он тебе, Джейн? – спросил отец.

«Джейн Уизерс», – подумала она. Ей не верилось, что мужчина, которого она видит, действительно стоит в ее гостиной. Последний кавалер, переступавший порог жилища Остенов, был похож на вареное яйцо. Но как сваха умудрилась заманить сюда это восхитительное изваяние?.. Чтобы поглядеть в окно, мистеру Уизерсу приходилось пригибать голову. Плечи у него были вдвое шире, чем у мужчин заурядного телосложения. Он улыбался, когда смотрел на улицу, и улыбался, когда говорил с отцом, который стоял рядом. Насколько Джейн могла судить, молодой джентльмен был улыбчив.

Когда мистер Уизерс повернулся, чтобы указать на что-то увиденное в окне, одинокий луч английского солнца позолотил его каштановые волосы. У Джейн перехватило дыхание. Казалось, сам архангел Гавриил сошел с облака в ее гостиную.

Обуздав ликование, Джейн испытала более уместное чувство – тревогу. Сваха снова ошиблась. Если раньше она брала слишком низко, присылая болванов и крикунов, то теперь хватила чересчур высоко. Джейн подсчитала очки мистера Уизерса, приняв во внимание его наружность, финансы и положение в обществе. Сумма не сходилась с ее собственной. Едва ли этого далеко не бедного Адониса, при его-то возможностях по части выбора невест, заинтересует стареющая бесприданница, которая к тому же пишет романы.