— к различным тюремным срокам.

* * *

Тогда, еще на свободе, он читал эту книгу, чтобы понять, как ему вести себя на суде в случае ареста Его пугала опасность применения «мер физического воздействия» Он понимал, что таких признаний и такого безоговорочного заведомого согласия с решением суда можно добиться только при помощи пыток.

Думая о предстоящем процессе, он воображал, что процесс будет публичным Ему представлялось, что на суде он будет не единственным обвиняемым, что допрос будут вести прокурор и защитник поочередно, как это было на процессе троцкистов Он пытался представить себе, кого еще из духовенства встретит на скамье подсудимых Продумывал, какие аргументы выдвинет в свою защиту.

Но ничего этого не было Все происходило в небольшой комнате в здании тюрьмы Допрашивали его поочередно два человека, без публики и без свидетелей Один — пожилой, в очках, лысеющий, вежливый в обращении, с вкрадчивым голосом Другой — лет тридцати, одутловатый, с запахом крепкого мужского пота, не стеснявшийся в выражениях Именно он орудовал резиновой дубинкой, пытаясь выколотить из обвиняемого признательные показания.

Но священник ни в чем не сознавался, даже под ударами:

— На какие средства вы жили с тридцать пятого года по день ареста? — спрашивал молодой следователь.

— Я жил на свои оставшиеся сбережения, помощь дочери и подаяния верующих.

— Следствие располагает материалом, что вы занимались попрошайничеством Дайте показания.

— Попрошайничеством я не занимался.

— Расскажите о вашей антисоветской деятельности среди верующих.

— Антисоветской деятельностью я не занимался К советской власти я настроен лояльно.

— Вы систематически говорили о том, что советская власть ведет гонения на религию и духовенство, высылает без вины духовенство и запрещает верующим молиться Следствие располагает таким материалом.

— Я отрицаю это.

— Назовите круг ваших знакомых.

— Знакомых у меня нет никого.

— Ни в Москве, ни в Можайске?

— Нигде.

Ему давали ознакомиться с показаниями свидетелей Один из них, тоже священник, сообщал: «Он на квартирах своих многочисленных почитателей совершал тайно церковные богослужения и различные церковные требы Любомудрова часто можно было видеть в церкви, где он вокруг себя собирал верующих старушек Их он обрабатывал в антисоветском духе, рассказывал, как он жил в ссылке, и о якобы тяжелом положении осужденных Он говорил, что осужденные влачат голодное существование, их заставляют выполнять непосильные работы, в результате чего заключенные умирают Он призывал верующих не забывать арестованных и оказывать им материальную помощь Кроме того, Любомудров распространял контрреволюционные провокационные слухи о якобы имеющемся гонении на религию и духовенство».

— Таким образом, — говорил следователь, — ваша контрреволюционная деятельность подтверждена свидетелями.

— Никакой контрреволюционной деятельностью я не занимался, — отвечал Любомудров.

— У нас есть другие свидетельства Вот я вам прочитаю: «Наиболее откровенно свои антисоветские мысли Любомудров высказывал в кругу служителей культа и прихожан на обедах и ужинах, которые устраивались им после каждой службы Произносил тосты за „скорейшую кончину советской власти“ и за упокой бывших русских царей В 1925 году я как протодьякон спросил его: „Неужели вы не боитесь власти, что так антисоветски высказываетесь?“ На это Любомудров мне ответил: „Они хитры, а я еще хитрее“ Он имел в виду советскую власть В конце прошлого года, когда он вернулся из ссылки, я встретил его в церкви Знамения, где я служу протодьяконом Он туда приходил и жаловался, что ему как популярному среди верующих протоиерею дали бы хорошее место, но Лубянка в это дело вмешивается и не дает ему никакого хода» Лубянка, видите ли, мешает вашей карьере.

— Ничего подобного я не говорил Разговоров антисоветских не вел.

— Вот, слушайте еще: «После публикации новой Конституции СССР Любомудров сначала говорил, что советская власть испугалась заграницы и дала народу больше свободы, в том числе и нам, духовенству При этом Любомудров толковал даже о том, что собирается организовать тысяч пять верующих, которые будут голосовать за его кандидатуру в Верховный Совет СССР Последний раз, когда я его видел (месяца два тому назад), Любомудров уже толковал о Конституции наоборот: „Это только втерли очки загранице, никакой свободы и прав нам не дали“ Предлагал даже вовсе не участвовать в выборах или голосовать за более близкую нам фигуру, как Бухарин»

Любомудров слушал Он хорошо знал протодьякона, чьим именем был подписан донос, и не представлял себе, чтобы тот мог написать такое Либо у него брали показания под пытками, либо следователь сам сочинил это, а протодьякону дал подписать.

— Я отрицаю все это, — сказал он. — Ничего подобного не было, я этого не говорил.

— Еще пишут, что вы хранили и распространяли религиозную литературу А религиозная литература по своему содержанию является заведомо антисоветской и контрреволюционной.

— Ничего, кроме Священного Писания, я у себя не хранил Антисоветскую литературу не распространял.

— Вы знаете, что́ вам грозит за контрреволюционную деятельность? — следователь повысил голос. — Я напомню вам статью 58 Уголовного кодекса РСФСР, пункт десятый: «Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений, а равно распространение или изготовление или хранение литературы того же содержания, влекут за собой — лишение свободы на срок не ниже шести месяцев Те же действия с использованием религиозных или национальных предрассудков масс влекут за собой…»

Он достал папиросу и закурил.

Священник молчал.

— «…меры социальной защиты, указанные в статье 58, пункт второй, настоящего Кодекса», — продолжил следователь. — Вы понимаете, о каких мерах идет речь?

— Нет.

— «Расстрел с допущением, при смягчающих обстоятельствах, понижения до лишения свободы на срок не ниже трех лет». Слышали? Расстрел. Вы в своей контрреволюционной пропаганде использовали религиозные предрассудки масс, поэтому вам грозит высшая мера социальной защиты.

Следователь сделал несколько затяжек.

Священник продолжал молчать.

Следователь поднял глаза:

— Всего этого вы можете избежать, если чистосердечно признаетесь в антисоветской деятельности, раскаетесь в ней и раскроете имена сообщников.

Но священник все отрицал и никакие имена не называл. Он с самого начала избрал для себя такую линию защиты. Помогло чтение «Процесса антисоветского троцкистского центра». Сколько себя ни оговаривай, все равно расстреляют. Да и не дело священнослужителю оговаривать себя, выдавать других.

Убедившись, что священник не готов ни в чем признаваться, следователь неожиданно изменил тактику допроса. Он отложил в сторону бумаги и спросил доверительным тоном:

— Вы заметили, что у нас к вам особое отношение?

— Нет.

— А жаль. Могли бы сидеть с уголовниками и рецидивистами. А мы вам отдельную камеру выделили. И это при том, что тюрьма переполнена.

Очевидно, ожидалось, что допрашиваемый поблагодарит за заботу. Но он молчал. Ждал, что будет дальше.

А дальше следователь предложил Любомудрову снять с себя сан и отречься