Уязвленное самолюбие (как это так?! Бывшаялюбовница не желает его признавать?!) немного успокоилось. Но взамен началабушевать ревность, а Егор знал за собой такую особенность: если его одолеет эточудище с зелеными глазами, то Отелло, шекспировский мавр (между прочим, земляктутошних аборигенов, ибо сия страна, Марокко, некогда называлась именноМавританией), – так вот: если Гошу Царева начнет одолевать ревность, маврОтелло может спокойно отдыхать.

Как известно, друзьям отказывать труднеевсего. Даже в самых дурацких просьбах. Ведь друг не молит униженно, дескать,помоги, голубчик, не дай пропасть, тем самым перекрывая тебе возможность выбора– помочь или не помочь. Друг просто звонит и ставит тебя перед фактом:

– Слушай, Родик, ты мне до зарезу нуженсегодня. Видок прими повнушительнее. Будь во столько-то там-то, но ужпостарайся не опоздать. Иначе все дело сорвешь!

– А что за дело? – робко интересуешьсяты, прикидывая, что «во столько-то» наступает уже через полчаса, а у тебя исвоих забот по горло, да и понятие «выглядеть повнушительнее» очень ужрастяжимое, разброс от золотой цепи в кулак толщиной на шее и мятых шортов докостюма из жутко дорогого магазина «Boss», который недавно открылся наПокровке, – то есть архинеобходимо утрясти некоторые детали, касаемыесовпадения цвета носков, трусов и галстука. Но друг считает, что твоелюбопытство недостойно ваших отношений:

– Ты чего это? Сказал же: надо, Федя. Надо!Когда тебе надо, я же всегда как штык, как пионер, готов к труду и обороне!Скажешь, нет? Короче! – Голос друга становится категоричным, как приговорвысшей инстанции. – Короче, там-то во столько-то. Некогда мне с тобой лясыточить, бежать надо. И не волнуйся, Родя… – Тут друг многозначительно умолкает,а потом продолжает с торжеством: – Ни в какой криминал я тебя не втравлю!

Вслед за этим он испускает противненькийхохоток и бросает трубку, убежденный, что является величайшим юмористом всехвремен и народов, рядом с которым отдыхает даже Задорнов-младший. И юмор нетолько в том, что ты теперь надолго призадумался, кто же ты есть, в концеконцов, Родя (Родион) или Федя (Федор). Штука (и шутка) в том, что друг твой, поимени Николай Мыльников, работает в районной милиции, в отделе борьбы сэкономическими преступлениями, и это в самом деле игра слов высокого полета –насчет того, что он не втравит тебя ни в какой криминал. То есть ты заранеезнаешь, что именно в это дело и вляпаешься, но, поскольку времени на возраженияи на обдумывание тебе уже не отпущено, начинаешь быстро одеваться, вытаскиваяиз гардероба первые попавшиеся одежки и размышляя, что тебя ждет на сей раз.

Был случай год назад, когда Коляша высвистелтебя из дома таким же внезапным образом, и ты тогда здорово лоханулся с этимисамыми одежками! Дело было в начале февраля. Коляша точно так жезаконспирировался: «Прием на высшем уровне, прикинь!» Ну, Родион решил, что емупридется ради друга Коляши последить за кем-нибудь на каком-нибудь светскомрауте в заведении высшего класса, типа в «Русском льве», и явился, учитываянеобычайно теплый для зимы день, как последний дурак, в темно-синей, в чутьзаметную серую полосочку тройке и при галстуке, свежебритый и свежестриженый, вкашемировом пальто, без шапки и в ботиночках на рыбьем меху. Дико нервныйКоляша не обратил на его внешность никакого внимания, только с отвращениемпотянул носом и спросил: «Фаренгейт», что ли?», – но ответа ждать не стал,затолкал друга на заднее сиденье своей побитой, некогда белой, а теперьсеро-буро-малиновой «девятки» и ударил по газам. В компании с Родиономоказались трое утомленных боевыми буднями Коляшкиных товарищей по оружию. Одиниз них немедленно уронил голову на плечо Родиону и захрапел с посвистом итяжкими придыханиями, причем то и дело дергал во сне конечностями, словногончий пес, которому снится охота, а двое других принялись страшными,непотребными, непечатными словами и идиомами костерить городскую администрацию,всю, от мэра до последнего охранника на входе в здание этой самойадминистрации, а также какую-то неведомую мегеру.

Отделяя на слух зерна от плевел в этихизощренных образцах народного творчества, Родион постепенно докопался до смыслаих бурного негодования. Какая-то мегера, схваченная Коляшей за руку во времянаглых махинаций в Фонде занятости (баба увеличила себе зарплату в справке,предоставляемой в фонд, чтобы получить максимальное пособие по безработице),решила отбояриться от заслуженного наказания (а ей грозила статья хоть и нерасстрельная, но все же достаточно позорная). Пока Коля вел с нейдушеспасительные беседы, искренне тронутый ее житейской глупостью и неверием вто, что все тайное рано или поздно становится явным, она решила перевестистрелки, свалить все с больной головы на здоровую. Взяла да и ворвалась вкабинет к начальнику отдела по борьбе с экономической преступностью тов.Васильеву М.И., да и оклеветала перед ним опера этого же отдела МыльниковаН.Н., который применяет при дознании недозволенные методы, вплоть до того, чтосклоняет несчастную женщину к оказанию ему некоторых (!) услуг, после чегообещает закрыть глаза на ее мелкое мошенничество. Уж неизвестно, чем она такочаровала начальника, только отпустил он ей все грехи и саму ее отпустил восвояси,а оперу Мыльникову вставил тако-о-го пера… Именно поэтому он в компании стоварищами по оружию отправился на выходные зализывать раны на дачу к одному изоных товарищей, прихватив с собою друга Коляшиного детства Родиона Заславского.

Учитывая то, что дача находилась за 150 кэмэот Нижнего, в какой-то богом забытой деревеньке Ковернинского района, где извсех жителей осталось только замороженное пугало на огороде, а также что«девятка» трижды буксовала по пути и один раз, заюзив, съехала в кювет, а такжечто внезапно ударил мороз и теперь февраль полностью оправдывал свое старинноеназвание «лютый», поэтому грелись и унимали ретивое на полную мощь, –короче, учитывая все это, можно с уверенностью сказать, что тройка и галстукРодиона пришлись как нельзя кстати. Прием состоялся на самом высоком уровне,ящика водки и четырех пива хватило только-только, чтобы не умереть от жажды, иежели б, к примеру, у Родиона в барсетке, кроме расчески, имелся пресловутый«Фаренгейт», дело непременно дошло бы и до него, даром что он аэрозоль. Костюмпосле этого «приема» потребовалось сдавать в чистку, но даже «Лавандерия» несправилась со всеми пятнами, поэтому тройка из разряда выходных плавноперекочевала в повседневную одежду, а прожженное у буржуйки серое кашемировое пальтореставрации, увы, больше не подлежало, поэтому пришлось его и размякшие в кашутуфли отдать, как писали в старинных романах, «бедным людям». Попросту выкинутьна помойку.