Прежде чем приступить к повествованию о событиях миссии, любопытно кратко рассмотреть тифлисскую схему.

С точки зрения противника, турками, несомненно, двигало страстное желание овладеть ценной территорией на единственном театре военных действий, где победы, словно спелые сливы, сами падали им в руки, и они могли в полной мере потворствовать своей давней ненависти к армянам, а отдельный солдат мог соблазниться богатой добычей, которая находилась в больших городах. Но турецкая армия в целом уже не выглядела такой хорошо организованной машиной, как в 1916 году. Войска устали, а их командиров больше не воодушевляла уверенность в окончательной победе — скорее угнетала крайняя вероятность обратного результата. Против такой армии легко было реорганизовать значительное количество грузинских и армянских войск, боевой дух которых во сто крат множился их решимостью не пустить ненавистного захватчика в свои дома.

Это последнее утверждение представляется настолько очевидным, что вполне могло быть воспринято как неизбежный результат. К сожалению, события доказали обратное! Революция до такой степени лишила людей мужества, что даже первобытный дух защиты домашнего очага, один из сильнейших инстинктов человека, в случае с выходцами с Южного Кавказа отсутствовал полностью.

Единственно возможным способом достижения успеха миссии было бы воздействие на чувство патриотизма и любви к дому. Может показаться невероятным, но такого чувства явно не существовало, и планы, основанные на нем, были обречены на провал; но подобное утверждение, разумеется, не означает перекладывание вины на тех, кто рассчитывал на наличие этого чувства. Дело в том, что в Тифлисе задолго до войны существовало то настроение, которое русские называли «прогерманской ориентацией».

При тщательной подготовке к этой великой войне немцы пустили в ход все средства, и Кавказ, Северный и Южный, был досконально изучен ими с учетом всевозможного развития событий.

Жители Тифлиса читали статьи в «Рейтер» и сравнивали их с победными реляциями немецкого радио: очевидно, что Германия выиграет войну. «Тогда зачем нам англичане, чтобы затягивать дело? Пусть турки захватят страну: мы надеемся, что победоносная и великодушная Германия защитит нас от турецких эксцессов и снова выгонит их, когда война закончится. Турецкое вторжение — лишь временное неудобство, от которого немцы впоследствии избавят нас». Таков, несомненно, был ход мыслей в Тифлисе, особенно среди грузинского населения. На задворках же армянского сознания никогда не исчезал страх неминуемой резни.

Подобное отсутствие духа национального самосознания является ярким примером крайней неуверенности, с которой сталкиваются те, кто призван решать военные вопросы. Некий фактор, который можно с уверенностью считать определенным, оказывается совершенно противоположным. Когда дело дойдет до финальной стадии обороны Баку от турок и станет ясно, что их любимый город, их личное богатство, их жены и дети ежечасно подвергаются опасности попасть в руки врага и нет сомнения в неизбежности массовой резни — даже в такой момент сила духа, на которой только и могла основываться успешная оборона, так и не пробудилась. Несомненно, такое отсутствие отваги можно отнести на счет революции. Все факторы, составляющие то, что мы называем «мужеством», вдребезги разбиваются во время революции, и их место занимает тупая апатия, которая встречает все ситуации безнадежным вопросом: «А какая во всем этом польза?»

Таков был Южный Кавказ. Теперь рассмотрим то, что касается Персии.

Хотя Персия объявила о своем нейтралитете, с самого начала войны ее территория использовалась как русскими, так и турками, которые воевали друг с другом вдоль и поперек дороги от Казвина до Керманшаха, пока наш захват Багдада не предоставил русским бесспорное обладание этой территорией. Таким образом, в 1917 году русские удерживали дорогу, идущую на северо-восток от персидско-месопотамской границы до Каспийского моря. Турки, хотя и не выказывали намерения атаковать по этому направлению, все же держали на линии фронта достаточное количество войск — параллельно северо-западной русской линии, что требовало неустанного внимания к этому направлению.

С приходом большевиков к власти в ноябре 1917 года русские войска в Северной Персии начали отходить, и стало очевидно, что на правом фланге британской Месопотамской армии образуется брешь примерно в 450 миль, через которую турецкие и немецкие агенты и войска смогут беспрепятственно наводнить Центральную Азию.

Существовала надежда закрыть эту брешь, завербовав под британский флаг достаточное количество хорошо оплачиваемых добровольцев из рядов отступающих русских.

Предпринятые в этом направлении усилия потерпели полный провал.

Причины неудачи заключались в основном в том, о чем говорилось выше, — революционеры могут убивать, но не воевать. Немногочисленные завербованные люди оказались совершенно бесполезными, а революционные комитеты грозили смертным приговором любому, кто поддерживал движение; поэтому от него пришлось отказаться. По сути дела, брешь, возникшую в этой части линии фронта, фактически заполнили офицеры и унтер-офицеры миссии при обстоятельствах, о которых будет рассказано далее.

Теперь остается только дать очень краткое описание географии местности.

При выходе из Багдада в восточном направлении однообразная равнинная Месопотамия тянется примерно на 80 миль по прямой, пока не достигает персидской границы, практически совпадающей с подножием гор. Подступы к горам плавные, начинающиеся с обычных джабалов — предгорий, в которые постепенно переходит безжизненная равнина примерно за 20 миль до приближения к фактической границе.

Отсюда до Каспийского моря, на 400 миль по прямой, местность состоит из череды бесплодных гор и плодородных долин, линия параллельных хребтов тянется от северо-запада на юго-восток, тогда как дорога идет на северо-восток, каждый раз меняя направление под прямым углом. Перевалы находятся на высоте от 5000 до 8000 футов над уровнем моря, а общий уровень страны в пределах от 3000 до 7000 футов.

На перевале Так-и-Гири, через который путники из Месопотамии попадают на персидские нагорья, на склонах растет несколько чахлых дубов; это практически единственные дикорастущие деревья, которые можно увидеть до тех пор, пока мы не доберемся до горной системы Эльбрус, которая огибает южное побережье Каспийского моря. Миновав этот горный хребет через Манджиль, последние 70 миль вниз к морю Азия демонстрирует пример ярких контрастов, какие можно встретить только здесь. После более чем 300 миль гор, таких же бесплодных, как скалы Адена, местность вдруг переходит в страну, покрытую густым лесом, что производит эффект столь же ошеломительный, как внезапное перемещение с одной планеты на другую. Последние 20 миль этой дороги до взятого русскими в концессию иранского порта Энзели проходят по равнине с невысокими дюнами, представляющей собой часть моря, заиленную в течение веков грязью, принесенной с хребта Эльбрус, и песком, нанесенным с моря северными штормами.

Бассейн Каспийского моря вобрал в себя всевозможные виды климата и температур, побережье демонстрирует разнообразие местности, населенной бесчисленными народностями, осколками канувших в небытие великих рас прошлого. Что касается климата, то порт Астрахань в устье Волги на самом севере моря зимой скован льдом, в то время как в окрестностях Энзели выращивают рис; бананы и пальмы пышно цветут на открытом воздухе, а зима характеризуется главным образом теплым моросящим дождем.