вообще-то. Твоя прогнившая душонка никому, кроме нас, не сдалась, так что пару слов благодарности не помешают, – ответила Рита.

– Мне бы хватило её молчания, – сказал Жан устало обращаясь к жене.

– Не сегодня, – рыкнула я, не скрывая презрительной усмешки, – как дела в новом борделе, милый? Открылся всего пару дней назад, а ты уже оседлал молоденьких нимфеток?

– Заткни пасть, дорогуша, – вступилась за мужа Маргарита, – уж сколько крови на твоих беленьких ручках не счесть. Всех блядей Парижа не хватит, чтобы прикрыть бездыханные тела, что ты оставила за собой. Совесть не мучает?

– А должна? – спросила я, – я не трогаю тех, кто этого не заслуживает.

– Твоя правда, – внезапно смягчившись, произнёс Жан.

Жена недоуменно посмотрела на него, но, прочитав что-то в глазах мужчины, выдохнула и отвернулась. Она знала, что так и есть. Жертвами польки, чьи руки уже многие годы по локоть в крови, становятся лишь те, кто искупался в ней полностью.

– Я звонила Дювалю, поэтому нас не было так долго. Он приедет с минуты на минуту, доживи до этого, умоляю. Обидно будет, если пол города на уши поднимем из-за дохлой иностранной курвы.

Зря она сказала это. Смеяться с бритвой в боку не самое лучшее занятие, но остановиться оказалось слишком сложно. На смертном одре многие превращаются в шутов. Небытьё пугает настолько, что становится невозможно ожидать его в гробовом молчании. Я закрыла глаза, прислушиваясь к разговору супругов. Неинтересные, пустые речи, но всё лучше, чем эта мёртвая тишина. Жан зажёг повсюду свет, затем сел за огромный рояль.

– О нет, ты же не собираешься добить меня своей отвратительной игрой? Лучше всади лезвие поглубже и я помру, – взмолилась я.

– Прости Ленка, но засыпать тебе нельзя.

– Меня зовут Магдалена неотёсанный ты мужлан. Убери руки от рояля, не порти мой чудесный слух.

Жан посмотрел на Риту и они оба рассмеялись.

– Черт с вами, – сказала я переворачиваясь на бок, – играй. Быть может, Господь услышит это, и врата преисподней откроются для тебя ещё живого.

Жан словно, что-то знал. Он выбрал мелодию до боли знакомую, пропитанную металлическим, удушливым запахом смерти.

– На Огинского замахнулся? Как символично. Беглая польская преступница слушает “прощание с родиной”.

– Скучаешь по Саноку? – внезапно спросила Марго.

Я не ответила. Лишь крепче зажмурила веки, чтобы предательские слёзы не выдали горькую тоску внутри. Вырезать бы её, да бросить в открытое пламя.

– Камин Жан, она ледяная.

Мужчина встал и подошел ко мне. Он прикоснулся к безвольной руке и, кивнув жене, покинул комнату. Через несколько минут он вернулся. Поленья во мгновение обняло общительное пламя. Огонь так тщетно желает подружиться хоть с кем-нибудь, но либо убивает он, либо его. Я видела в этих алых, горячих языках себя. Одиночку, что так опасна для других, но если найдётся достойный противник, она потерпит поражение. Вот и Олеандр оказался губительной водой для безжалостного пламени. Как часто этот стойкий мужчина оказывался так близок к Моране и всё же поразил меня сам. В комнате стало гораздо теплее и теперь невероятно захотелось спать. Жан продолжил играть фальшиво, намеренно провоцируя меня на ругань, дабы Морфей не поцеловал мои синие губы. Все тщетно. Упоительные грёзы уносили меня всё дальше от бездарного игрока и его властной супруги. Вот и Эдем открылся, но дороги больше туда нет.

– Таких, как ты, сюда не пускают, – раздался громогласный голос, – святой была когда-то Магдалена, а ты – заблудшая овца. Пошла вон!

Теплый свет, что грел меня и успокаивал исчез. На смену ему всё та же комната, запах тлеющих углей и знакомые голоса.

– Ленка! Ты слышишь? Антуан приехал! Держись дикая брави, – сказал Жан, горько усмехнувшись.

"… Я в грёзах видела тебя.

Поодаль дом, чуть дальше океан,

а где-то позади леса, что частью плоти моей стали.

Ах, если бы могла я раствориться среди мха,

сокрыться от безмолвия печали.

Тебя искать не стану я,

не брошусь в сотканые дали…"

Светлые покои доктора Антуана Дюваля обычно были заперты от всех. Теперь же я, Магдалена Кот, беглая преступница и знатная душегубица заняла их. Небольшая, полупустая комната. По левую руку от меня стояло массивное зеркало, комод и пара стульев. По правую – ничего, кроме трёх небольших окон, выходящих на улицу Добродетелей. Одно из них было приоткрыто. Тусклый луч, уставшего, опечаленного, а потому спрятавшегося за облаками солнца, упал на чистый пол. После длительных дождей небо, словно заболело. Затенутое жёлто-серыми тучами, оно тихонько плакало. Слёзы холодной изморосью напоминали людям о том, что природа тоже порой горюет. Беспризорные мальчишки орали под окнами, отвлекая внимание. Один за другим они обчищали карманы прохожих. Вот-вот, какой-нибудь подозрительный господин заприметит воришку и, схватив за шкирку, потащит его к сержанту. Ничего, ночлежнику полезно, сама через это проходила. Я с трудом встала с кровати. Левый бок, туго затянутый бинтами, противно, болезненно ныл. И всё же я подошла к окну. Да, так и случилось. Неравнодушный прохожий дал мальчонке под дых и повёл его в узкий переулок. Чертёнок вырывался и плакал, умолял отпустить, но мужчина молча тянул его во тьму. Дама средних лет в светло-розовом пальто смотрела на происходящее с ужасом, затем не выдержав подбежала к таинственному незнакомцу и попыталась оттащить от него сорванца. Человек грубо оттолкнул её так, что та чуть не упала наземь.

– Наконец-то ты пришла в себя, моя дорогая!

Я вздрогнула. В комнату вошёл обаятельный мужчина пятидесяти лет. Его седые волосы были собраны в тугой пучок, а лучезарная улыбка, подобно сладкому мёду, липла ко всему, на что падали глаза доктора. Молча кивнув, я обернулась к окну. Ни мальца, ни бестактного господина не было. Только пострадавшая женщина красочно описывала произошедшее скучающим зевакам.

– Простите месье Дюваль, я немного озадачена.

– Чем же, Магда? – удивлённо спросил он.

– О, не беспокойтесь, ох уж эти мысли вслух, – ответила с деланным безразличием, – долго я была без сознания?

– Почти сорок часов. Ты потеряла слишком много крови, особенно по пути. Жан хоть и силён, но тащить тебя ему было сложно, в основном из-за платья, оно значительно утяжеляло.

Я было открыла рот, чтобы сообщить неприятный факт об этом платье, но Антуан быстро понял и, подняв руку, как бы останавливая меня, сказал:

– Да, уже дома мы обнаружили это.

Он указал на комод, где кто-то аккуратно выложил всё оружие, которое я тщательно прятала в потайные карманы подъюбника. Я перевела взгляд на доктора и виновато улыбнулась. Немного помедлив, я сказала:

– Хотелось бы немного размять ноги, уж очень не люблю лежать