— ХВАТИТ! — приказал голос. — СТОЯТЬ!

Мелвин Кру остановился, моргая на безжалостном солнце.

Раздались выстрелы, почти очередь, и отца Гидеона отбросило обратно в темный дверной проем.

С истошным криком «ПАПА!» Гидеон перемахнул через барьер и побежал по раскаленному асфальту стоянки.

— ПАПА!!!

За спиной у него кричали:

— Откуда ребенок?! Не стрелять!!!

Но он уже несся по лужайке к входу. Ему наперерез бежали взрослые.

— Господи! Остановите его!

Он поскользнулся на траве, шлепнулся, вскочил с выпачканными ладонями и коленками. Он видел только подошвы отцовских башмаков, торчащих из темного проема носками к небу, — вытертые подошвы, одна даже с дырой. Это был, конечно, сон.

Прежде чем Гидеона сбили с ног и прижали к земле, он успел увидеть, как дважды дернулись отцовские ноги.

— Папа! — крикнул он с полным травы ртом, пытаясь снова встать, хотя ему на плечи и на спину навалился своей тяжестью, казалось, весь мир. Но он видел, как отец шевелил ногами. Значит, он жив, он встанет, и все снова будет хорошо…

Октябрь 1996 г.

Гидеон Кру прилетел из Калифорнии дешевым ночным рейсом. Прежде чем подняться в небо, самолет два часа простоял на взлетной полосе аэропорта Лос-Анджелеса. Из аэропорта Аллена Даллеса он приехал в Вашингтон на автобусе, потом доехал на метро до конечной станции, там сел в такси. Неожиданный перелет нанес удар по его финансам. Он и так с опасной скоростью тратил наличность, не имея возможности откладывать деньги, а ведь последняя работа принесла ему больше обычного, потому что товар было нелегко продать.

Он ждал звонка, но, дождавшись, понял, что это ложная тревога, очередной приступ истерики или пьяная мольба о внимании. Правда, врач в больнице сразил его откровенностью. «У нее отказывает печень, а анамнез исключает трансплантацию. Так что вы, возможно, посещаете ее в последний раз».

Она лежала в палате реанимации: обесцвеченные волосы рассыпаны по подушке, лицо лихорадочно пылает. На веках остались следы от жалкой попытки воспользоваться тенями — все равно что покрасить ставни в доме с привидениями… В носовом катетере булькало и хрипело.

В палате царили полумрак и тишина, которую только подчеркивало тихое попискивание приборов. Его вдруг ударило тугой волной жалости и вины. Вместо того чтобы заботиться о ней, он был поглощен собственной жизнью. Но любая его попытка что-то предпринять только усугубляла ее тягу к бутылке, и все заканчивалось скандалом. Такое завершение ее жизни было вопиющей несправедливостью — да, именно несправедливостью!

Он взял ее руку, хотел что-нибудь сказать, но ничего не смог придумать. Наконец выдавил неубедительное «Как ты, мам?» и возненавидел себя за дурацкий вопрос.

Вместо ответа он получил невыносимый взгляд ее глаз с белками цвета перезревшего банана. Ее костлявая дрожащая рука слабо стиснула его руку. Наконец она с трудом произнесла:

— Вот и все…

— Пожалуйста, мам, не говори так.

Она обреченно махнула рукой:

— Ты разговаривал с врачом и все знаешь. У меня цирроз вместе с целым букетом побочных недугов, не говоря о застойной сердечной недостаточности и эмфиземе от многолетнего курения. Я развалина и сама в этом виновата.

У Гидеона не нашлось ответа. Мать права. Она всегда все выкладывала начистоту. Непонятно, как такая сильная женщина оказалась уязвимой к вульгарной химии. Хотя что тут непонятного: легкое привыкание было характерной чертой ее личности, он наблюдал нечто похожее и за собой.

— Истина тебя освободит, — сказала она, — хотя сначала сделает несчастным.

Этот ее излюбленный афоризм всегда предшествовал тяжелым откровениям.

— Настало время открыть тебе правду. — Она набрала в загубленные легкие воздух. — Учти, она тебе очень не понравится.

Он переждал ее хрип — старания отдышаться.

— Речь о твоем отце. — Она скосила желтые глаза на дверь. — Встань и закрой.

Гидеон, борясь со страхом, тихо затворил дверь и опять уселся у ее изголовья. Она стиснула ему ладонь и прошептала:

— Голубцы…

— Прости, не понял?

— Голубцы. Такие русские капустные рулеты с мясным фаршем. — Она судорожно ловила ртом воздух. — Советское кодовое название операции — «Рулет». За одну ночь стали безжизненными «рулетами», исчезли целых двадцать шесть агентов глубокого внедрения.

— Зачем ты мне об этом рассказываешь?

— «Молотилка». — Она закрыла глаза и быстро задышала. Казалось, приняв решение, она торопилась все выложить. — Еще одно важное слово. Так назывался проект, над которым твой отец работал в КРБ. Новый стандарт кодирования, высочайшая степень секретности.

— Ты уверена, что об этом надо говорить? — спросил Гидеон.

— Твоему отцу не полагалось выбалтывать это мне. Но он не сдержался. — Она не открывала глаз, ее тело выглядело безжизненным, погружающимся в больничную койку, как в пучину.

— «Молотилку» требовалось проверить. Испытать. Для этого наняли твоего отца. Мы переехали в Вашингтон.

Гидеон кивнул. Для семиклассника было не очень радостно перебираться из калифорнийского Клермонта в федеральный округ Колумбия.

— В 1987 году КРБ передало «Молотилку» Агентству национальной безопасности для завершающего испытания. Ее приняли и внедрили.

— Никогда об этом не слышал.

— Ну так слышишь теперь. — Она болезненно глотнула. — У русских ушли на расшифровку считанные месяцы. 5 июля 1987 года, на следующий день после Дня независимости, они наделали «рулетов» из всех этих американских шпионов.

Пауза, долгий вздох. Приборы не прекращали свой тихий писк под шипение кислорода, им аккомпанировала невнятным шумом своей жизнедеятельности вся больница.

Гидеон не выпускал руку матери, не зная, что сказать.

— В провале обвинили твоего отца…

— Мам! — Он сжал ей руку. — Все это давно в прошлом.

Она покачала головой.

— Они изуродовали ему жизнь. Поэтому он и натворил дел — захватил заложника.

— Какое это теперь имеет значение? Я давным-давно смирился с тем, что папа совершил ошибку.

Мать резко глянула на него.

— Никакой ошибки. Его просто сделали козлом отпущения. — Она не произнесла, а выплюнула эти слова, как гадость, которую невозможно больше терпеть во рту.

— Как это?

— Перед операцией «Голубцы» твой отец написал докладную записку. Он предупреждал, что «Молотилка» теоретически уязвима, что потенциально в ней есть лазейка. Но него не обратили внимания, но он оказался прав. Двадцать шесть трупов!