Постояв на опушке, Черити пошла дальше через парк, в сторону от дома, к дороге, ведущей в деревню. Минут через десять она миновала величественные въездные ворота, обрамленные каменными столбами, и, спускаясь с холма, бросила мимолетный взгляд направо, где среди деревьев виднелись крыши и трубы необитаемого Дауэр-Хаус. Вскоре дорога круто свернула, огибая холм, и теперь вся деревня у подножия холма лежала как на ладони.

На свой лад это был столь же прекрасный вид, как и особняк, горделиво венчающий вершину холма. Соломенные крыши сгрудились на зеленом склоне вокруг церквушки Сент-Джон, ее квадратная башня выделялась на темном фоне тисов. За церковью, на другом берегу речки, что вилась по долине, яркий блеск отраженных солнечных лучей выдавал наличие громадного колеса водяной мельницы. А справа — длинный, приземистый, крытый соломой постоялый двор у старого каменного моста на дороге, ведущей в Плимут. Ощутив прилив свежих сил, Черити побежала с холма и скоро догнала рослого молодца в домотканой одежде — он шагал в ту же сторону, с собакой по пятам. Он оглянулся, заслышав приближение Черити, и она узнала Диккона Брамбла, старшего сына хозяина постоялого двора. Диккон остановился и улыбнулся ей, откинув прядь светлых, как пакля, волос, небрежно упавших на лоб.

— Доброго утречка, мисс Черити, — приветствовал он ее. — Раненько вы вышли из дому.

Черити наклонилась погладить собаку, которая радостно виляла хвостом у ее ног.

— Да не могу я лежать в постели в такое утро, Диккон, — весело ответила она, — а сегодня тем более!

— Ага, — согласился он, кивая, — большой день для Конингтона! Работать, я думаю, сегодня не придется: вся деревня встречает мастера Даррелла и его леди!

— Мы приглашены на обед в Конингтон. Сэр Даррелл устраивает праздник в честь их приезда, — заметила Черити, идя рядом с ним. — Как хорошо, что Даррелл снова будет здесь! Он так давно уехал, но леди Конингтон говорит, что теперь они с женой останутся в Девоншире.

— Конечно, они будут жить здесь, мисс Черити! Пусть все беды останутся в Лондоне, как говорится.

— Беды? — Черити, нахмурившись, оглянулась на молодого человека. — Какие такие беды?

Диккон пожал плечами и покачал головой. Для того, кто никогда не уезжал далее пяти миль от своей родной деревни, Лондон существовал вообще в другом мире. Разногласия между королем и парламентом, отставка королевского премьер-министра, даже вторжение шотландской армии на севере — все это были лишь смутные любопытные слухи, далеко не столь важные, как приплод ягнят или виды на урожай.

— Что-то такое толкуют в Плимуте, — сказал он неопределенно, немного помолчав. — Вчера в деревню заходил коробейник, он и говорил, что очень уж горячо некоторые поносят короля.

Черити шагала молча, наморщив лоб. Она была всего лишь ребенком, но обладала живым и любознательным умом, и слова Диккона напомнили ей кое-какие вещи из разговоров с братцем Джонасом. Он часто ездил в Плимут. Его мать происходила из тамошней преуспевающей купеческой семьи, и два ее брата, не имевшие своих сыновей, любили, чтобы племянник навещал их. Ясно же, что когда-нибудь он унаследует от них хорошее состояние, и отец был не против того, чтобы Джонас обучался делу. Правда, Джонас попутно обучался и многому другому, но этими своими знаниями и взглядами он делился только с Черити. Джонас не любил и презирал бедную родственницу-сиротку, но она, по крайней мере, выслушивала его, не то что сестры, и не выбалтывала все это родителям.

От Джонаса Черити узнала, как все недовольны налогом, именуемым корабельной податью, и штрафами за непосещение церкви; так узнала она и о войне с Шотландией, и о решении короля править без парламента. И для нее стало привычным повторяемое часто и всегда с проклятиями имя графа Страффордского, доверенного министра короля, сейчас привлеченного к суду за свою деятельность. Информация Джонаса бывала неточна и обычно окрашена предвзятостью тех, от кого он ее получал, но Черити узнавала достаточно, чтобы понять, что не все так прекрасно в мире, как можно предположить по мирной и спокойной жизни в их тихом уголке Девоншира. Сейчас ей впервые пришло на ум, что эти отдаленные беды могут однажды коснуться и ее собственной жизни, и жизней самых дорогих для нее людей. Неясное предчувствие охватило девочку, затмив на мгновение сияние такого многообещающего дня.

Дурное настроение вскоре развеялось. Диккон уже отбросил эту тему, перейдя к более животрепещущему вопросу, и рассказывал о том, как в деревне готовятся отпраздновать возвращение в отчий дом наследника сквайра вместе с молодой женой. Событие, конечно, грандиозное, ведь у сэра Даррелла других детей нет и, хотя само бракосочетание молодого Даррелла состоялось прошлой осенью в доме невесты в Кенте, обитатели Конингтона только теперь получили возможность повеселиться от души. Все помещики в округе приглашены на празднество, а для простого люда организовали музыку и танцы на зеленой лужайке в деревне, едой и напитками их щедро снабдил сэр Даррелл. Это будет радость для всех, и настроение Черити, от природы жизнерадостной, снова поднялось, пока она слушала Диккона.

— Интересно, — сказала она больше самой себе, — как будет чувствовать себя миссис Конингтон среди совершенно незнакомых людей, вдали от дома и семьи? Как по-твоему, мы ей так же любопытны, как она нам?

Диккон поскреб затылок — разговор пошел какой-то слишком глубокий для него — и через несколько шагов сообщил, что некоторые в деревне считают, что напрасно мастер Даррелл женился на «иностранке» из другого графства, а не на девонширской девушке. В этом месте он резко прервался, вспомнив с некоторым опозданием, что мать его спутницы была настоящая иностранка, и не только для Девоншира, но даже и для Англии. Черити, впрочем, не заметила его промаха. Она продолжала все так же размышлять вслух:

— Я-то думаю, что это так заманчиво путешествовать по разным далеким местам. Мне хотелось бы поехать в Лондон и во Францию. В Нормандию, где родилась моя мать. Будь я мальчиком, я бы поехала, как только вырасту! — Она разгорячилась, темные глаза заблестели, эта тема всегда ее волновала. — Я преуспела бы в жизни, разбогатела и могла бы делать то, что мне хочется. Да, все пути открыты перед тобой, если ты мужчина! Женщина ничего не может, если только она не богачка и красавица, а у меня ничего этого нет. Вот бы мне родиться мальчиком!

Диккон усмехнулся над ней, не схватывая, о чем это она, но желая все же сделать приятное, потому что знал ее всю жизнь и на свой лад любил. Черити вздохнула. Не с Дикконом ей хотелось бы поговорить, а с Дарреллом: он всегда смеялся вместе с ней и никогда — над ней, он понимал ее неугомонность, порой доходившую до открытого бунта. И Даррелл объяснил бы ей эти странные тревожные слухи, которые привозил Джонас из Плимута и о которых теперь узнал даже флегматичный Диккон. Хоть и не ведая, кто прав, кто виноват в той грандиозной распре, Черити, однако, инстинктивно понимала, что рассказы Джонаса односторонни и окрашены его собственным завистливым, сварливым нравом.

Они вошли в деревню; люди занимались обычными делами, но в воздухе безошибочно ощущался острый дух предвкушения. Черити рассталась с Дикконом у дверей «Конингтон-Армс», его тоже ожидала работа, а сама присела на низкий парапет моста, поглядывая то на искрящийся внизу поток, то на чудесный вид вокруг. Яркие цветы в садах у домиков по всей деревне, фруктовые деревья в цвету, молодая зелень лесов и лугов на окрестных холмах — все это создавало законченную картину сельской идиллии, даже трудно было поверить, что всего-то в нескольких милях отсюда может быть совершенно иная местность, что на севере лежат дикие, глухие, населенные призраками пустоши Дартмура, а южнее морские волны неустанно бьют в неприступный берег. Порой Черити задыхалась в этой уютной долине, ее неудержимо тянуло к дикой пустоши или беспокойному морю, но сегодня ею владела полная умиротворенность. Даррелл возвращается домой.