— А у нее вроде бы еще какие-то родственники есть? Она вам двоюродная…

— Ой, там такое дело вышло! — Антонина прыснула, как девчонка. — У брата моего дом в Петергофе. Ну, участок большой, дом они новый недавно отстроили, все хорошо, честь по чести. И была у них собака, овчарка немецкая, но в прошлом году помер пес от старости. И решили больше они с женой собак не заводить — внуки маленькие приезжают, опять же хлопоты. А тут звонят им из приюта собачьего и предлагают собачку посмотреть. Соседи, что ли, навели, или так просто, наугад позвонили. Ну, брат, конечно, отказался — раз решили, так решили, и жена его против. А тут сын приезжает, уговорил их — поедем да посмотрим, за показ, мол, денег не берут, и силой нас никто не заставит.

Надежда осторожно скосила глаза на улицу — дождь еще капал, но явно шел на спад.

— Ну, поехали они всей семьей. Как увидели собаку эту — так просто влюбились в нее. Как говорится, с первого взгляда. И то сказать, красивая собака. Лабрадор черный, только она не породистая, что-то там уши не так расположены да в холке меньше нормы… В общем, им-то какая разница, им на выставки не ходить. Ласковая такая собачка, привязчивая, три года всего, с детьми сразу подружилась. Жена брата как увидела ее — берем, говорит, как же ее оставить такую славную. Ну и взяли, значит, выписали им документы, все как полагается, зовут собаку Люсинда. Живут теперь — не нахвалятся, и сторож из Люсинды хороший, и опять же умница, все понимает. Чистоплотная, вежливая, ласковая, не собака, а клад. Брат мне жаловался даже, что жена ее больше, чем его, любит.

«Как я его понимаю», — мысленно вздохнула Надежда, вспомнив, как трясется ее муж над своим обожаемым котом. Да что там, иногда она думала, что и женился-то на ней Сан Саныч исключительно из-за кота. Правда, такие мысли посещали Надежду редко.

— В общем, все было хорошо, а тут у брата день рождения случился, и приглашают они всех родственников, отпраздновать, заодно и дом новый посмотреть.

— Помню, весной вы ездили… — вставила Надежда.

Об этом знали все соседи, поскольку некоторые забеспокоились, не видя Антонину Васильевну у подъезда. Не заболела ли, мол, или еще что похуже…

— Да. Ну, показывают нам дом, опять же собака тут крутится, на своих она не лает, команды понимает. Ластится ко всем, ну все, конечно: Люсенька, Люсенька… А Люська, племянница-то, отзывается. Ну, посмеялись мы все, потом за стол сели, видим — Люська на родню затаила обиду. Сидит, губы поджала, не ест ничего. Брат потом ее в сторонку отвел, Люся, говорит, ты не подумай, что мы нарочно собаку твоим именем назвали, так уж вышло, нам такую в приюте нашли, у нее имя уже было. Ее Люсинда зовут, а ты — Людмила, так что не обижайся уж… А Люська все равно в претензии — вы, говорит, меня не уважаете, в грош не ставите, вот теперь, говорит, я все про вас окончательно поняла. Одно слово — дура. Брат так и сказал — не глупи, мол, не хватало еще нам из-за собаки поссориться. А жена его тут масла в огонь подлила — мол, собака мне родная, член семьи, а ты — племянница двоюродная, седьмая вода на киселе, без тебя как-нибудь обойдемся.

— Круто.

— Ага, может, конечно, и резко сказала, но Люська сама виновата, весь праздник ей испортила. В общем, едем мы в город, Люська и говорит, что с родней этой она больше и двух слов не скажет, что теперь из всех родственников одна я у нее осталась. Мать-то ее давно умерла, отца она и вовсе не знала. Ну, я не стала ей выговаривать в надежде, что одумается она со временем. Люська вообще-то заполошная такая, бестолковая, но незлопамятная. Помирятся, думаю, через какое-то время. Да вот только уж полгода прошло, а Люська про них даже и не заговаривает. Ну, мне что за дело, сами взрослые люди. И вот звонит она, значит, и просится в гости — жениха показать…

Надежда в тоске взглянула на улицу. Дождь почти перестал, пора ей идти, а Антонина все никак не остановится.

Тут она заметила, что на лице соседки проступило совершенно для нее нехарактерное выражение рассеянности.

— Про что я сказать-то хотела… — пробормотала она, и тут Надежда всерьез забеспокоилась, такой Антонину Васильевну она никогда не видела. Хоть и крепкая тетка, а все когда-то случается в первый раз, может, у нее какие-то мозговые явления?

— Может, вас домой проводить?… — неуверенно заговорила она.

— Да уж и так иду, — вздохнула Антонина, — ты не смотри на меня так, голова у меня не болит, все нормально, а просто вот как-то… В общем, слушай.

Надежда, уж взявшаяся было за свои пакеты, снова поставила их на пол.

— Значит, была у меня обезьянка керамическая, на полочке стояла… Ну, ты помнишь, Люська же и подарила на позапрошлый Новый год. Тогда как раз год Обезьяны был.

— Ах да… — Хоть и редко, но бывала Надежда у соседки и вспомнила жуткую керамическую обезьяну, которая стояла на видном месте. Новогодний пустяковый сувенир, которые раскупаются в ужасающем количестве перед праздниками, а потом их выбрасывают — как купленные, так и нераскупленные.

Эта обезьяна, надо сказать, отличалась тем, что была ужасно похожа на Антонину Васильевну. Она сидела в кресле и читала газету. Сидела в той же позе, как любила сидеть Антонина, у нее были такие же очки и даже точно такой же передник в крупную клетку. Антонина была женщиной с юмором, так что приняла подарок хорошо. Так и стояла у нее эта керамическая обезьяна весь позапрошлый год и прошлый, когда полагалось уже держать на полочке не обезьяну, а лошадь. И петухом обезьяну не заменили.

— Ну что с обезьяной, разбили, что ли? — нетерпеливо спросила Надежда.

— Да в том-то и дело, что нет! Пропала она!

— Пропала? — удивилась Надежда. — Да кому она нужна-то?

— Вот и я думаю — кому это барахло понадобилось? — подхватила Антонина. — Но, понимаешь, вот я точно помню, что до прихода Люськи с женихом она была. Я пыль как раз с полки вытирала. А утром сегодня хватилась — нет ее!

— Упала, разбилась… — Надежде уже начало все это надоедать.

— Да искала я! Комод даже отодвинула, никаких следов! Как сквозь землю провалилась!

— Ну, может, этот жених — тот еще увалень, разбил ее, а осколки спрятал, чтобы вы не рассердились и племянницу не отговорили за него замуж идти!

— Знаю, Надя, что ты думаешь. Выжила, мол, старуха из ума, нашла о чем беспокоиться. Но на мужчину этого, Витю, я думать никак не могу, потому что он в комнате один не оставался. Ты что, считаешь — я буду доверять человеку, которого впервые вижу, только потому, что он на моей двоюродной племяннице задумал жениться? Люська — дурочка, сама выболтала, что знакомы они с этим Витей недолго. Да она и год с человеком проживет — все равно о нем ничего не узнает! Так что на всякий случай я его одного не оставляла, Люську на кухню гоняла.

— Здраво рассуждаете…

— Вот! И как увидела я, что обезьяна-то пропала, так и думаю — может, у меня провалы в памяти начались?

— Да ладно вам… — отмахнулась Надежда, — с чего это вдруг сразу провалы…