С учетом того, что воздушные шары использовали водород, а парашютов еще не было, то было слишком оптимистично надеяться на корректировку огня артиллерии с помощью привязных аппаратов. Но переубедить кого-либо из этой «гвардии» было невозможно. Денег на это дело выделили сущие копейки, Александр Михайлович имел большое влияние на царя, но все это дело тупо люстрировалось в Сенате, Думе и в комитетах. Чисто теоретически эти деньги можно было заработать, недаром первые русские авиаторы занимались показательными выступлениями. Так они оплачивали обучение за границей и искали «спонсоров» на приобретение следующей машины. Большинство летчиков были просто «летунами». Лишь небольшая часть из них пытались построить самолеты самостоятельно. Кое-какие деньжата у меня водились, хотя не я их собирал, поэтому освободившееся от службы время я потратил на то, чтобы сделать «дельтаплан». Но и в этом случае меня ждало жесточайшее разочарование! Во-первых, в России алюминий и его сплавы не выпускаются. И тем более нет тонкостенных труб из него. Немного помыкавшись туда-сюда, можно было заказать трубы в Америке, в Германии или во Франции, но с передачей им патентов на эти сплавы, просто алюминий мне не годился. Пришлось кланяться китайцам и выбирать у них бамбуковые палки. Проверяя их на прочность при изгибе. У них же купил очень плотный шелк: 70 момми или 300 граммов на квадратный метр. Соединительные трубы изготовил в мастерских школы, организованных еще до меня штабс-капитаном Горшковым. Дельтаплан делал мачтовым и с целым набором антифлаттерных грузиков, так, чтобы можно было показать его маневренность во всей красе. Удивительно, но уложился в 21 килограмм взлетного веса. Так как официально я находился в отпуске, то мне не представляло сложности узнать, когда на аэродроме появятся «нужные» мне люди. Александра Михайловича я посвятил в события в письменном виде. И он приехал в Петербург и помог организовать сборище на поле. К авиаотряду, который уже существовал, я и близко не подходил, хотя и познакомился в клубе практически со всеми. В первую очередь, с подполковником Ульяниным, командиром «временного авиационного отдела», который учился у Фармана, и его с большим трудом удалось провести на это место. Сами понимаете, что все учившиеся во Франции, кроме уже погибших, составили костяк преподавателей и инструкторов в школе.

Между Гатчиной и Питером есть такая станция: Дудергоф. Рядом с ней находится самая высокая горушка в Ленинградской области. Мое любимое место отдыха многие годы, пока там канатки работали и можно было кататься на горных лыжах. Крутой склон Вороньей горы и послужил мне аэродромом. Я собрал планер на вершине, тщательно проверил все узлы и точки крепления, надел «штатный» кожаный шлем, сам тоже весь в черной коже. Легкий западный ветерок помог мне быстро оторваться от земли и «подвесить ноги» в петли. Сразу за железной дорогой – озеро. Над ним я и покрутился, привыкая к аппарату и пробуя его во всех режимах. Самостоятельно я из этих материалов такой планер не делал. Больше всего имел дело со «Славутичами» разных марок, а потом полностью на параплан пересел. Убедившись, что расчеты верны и машинка довольно лихо крутится, и флаттер успешно гасится, я ушел в сторону от озера, туда, где желтели поля, там поймал поток и быстро забрался на высоту около двух километров. Это – не высоко, но рекорд Матыевич-Мацеевича составлял 1200 метров. Лететь недалеко, всего 12–14 километров, на самом деле ровно тринадцать, а с этой точки еще ближе. Не слишком увлекаясь скоростью, дополз за двадцать минут до аэродрома. А там – строевой смотр! Оркестр даже здесь слышно, а на меня – ноль внимания! Вот гады! И что делать? Запасной вариант у меня имелся: фальшфейер с дымом красного цвета! Примененный мной для начертания буквы «N» в воздухе. После этого меня «увидели»! Первой увидела «бабочку» высоко в небе скучающая старшая дочь Ольга. Она завизжала от восторга – и сорвала важнейшее армейское мероприятие! После того, как фальшфейер отработал, я несколькими виражами, стараясь сильно не разгоняться (бамбук все-таки!), проделал несколько фигур высшего пилотажа, затем снизился до земли, прошел над полем на малой высоте и сумел подхватить заготовленный заранее букет цветов, резко развернулся на трибуну, где стояла царская семья, и рассыпал его над ними, еще один разворот, и я чуть пробежал при посадке. Отстегнулся от системы и четким строевым шагом направился прямо к Николаю. Ему тоже розы и астры достались, несмотря на то что стоял он не на трибуне, а под ней.

– Ваше величество! Инженер-капитан Степан Гирс закончил перелет Дудергоф – Гатчинская Офицерская Воздухоплавательная школа на планере собственной конструкции.

Николай чуть закусил нижнюю губу, затем опустил руку от козырька и протянул ее мне. Молча. После рукопожатия вытащил из кармана носовой платок и вытер пот с лица. Видать, напугал я его до колик.

– Цветы императорской семье и мой вензель в небе! Хорошо придумано, но предупреждать требуется заранее. Чего угодно ожидал, кроме цветов. Молодец, подполковник Гирс.

– Рад стараться, ваше величество! Назначен начальником инженерного управления по воздухоплаванию при Особом комитете по воссозданию флота. В данный момент в отпуске, к службе приступаю с первого сентября.

Так как представление состоялось и руки мы опустили, то все, кто входил в свиту, потихоньку подтянулись сюда, в первую очередь женщины. Все вместе прошли к планеру, еще до этого «мой» великий князь что-то шепнул царю.

– Это в корне меняет дело! Организуйте погоны и «старушку Клико» позовите. Показывайте, подполковник, ваш чудесный аппарат.

– За основу взят аппарат Лилиенталя, у которого я учился летать на планере. Но им очень сложно управлять, так как требуются значительные усилия, чтобы перемещать свой вес в ту сторону, куда нужно. Здесь мое тело подвешено в центре массы, а вот этот рычаг изменяет положение несущего крыла относительно моей массы. Для ускорения выполнения маневров можно использовать и ноги, их перемещения, так же, как у Лилиенталя, но в более удобном положении, и не требуется столько усилий от брюшного пресса. Планер может развивать скорость до 130–150 верст в час. А минимальная скорость около 25 верст. Взлетать удобнее всего с горы, я взлетал с Вороньей. С ровной поверхности тоже можно, но используя автомобиль или скоростную лебедку и стартовую тележку. При хорошем ветре можно взлетать с крыши. Если вот сюда сделать сиденье, то можно поставить двигатель с винтом и использовать его как легкий аэроплан.

– Вот оно! Оно все-таки прозвучало! – раздался голос моего оппонента, второго «великого». От слова «аэроплан» его просто коробило! И я его понимаю! Трубку телефона к планеру не прицепишь, а ВИУ родилось от артиллерии!

– Великий князь, вы же утвердили использование составных воздушных змеев для наблюдателей-корректировщиков. А это, в варианте с двигателем, еще и спасательное средство для корректировщика.

– Но требуется кто-то, кто запустит винт!

– Для этого необходимо на двигатель установить стартер, электродвигатель, который раскрутит основной мотор. Или на винт поставить спиральную пружину и стопор. Плюс оно легко может сесть на корабль.

Но тут принесли новые погоны, с тремя звездочками, двумя полосами и новой эмблемой воздушных сил: у нее орел шире распахнул крылья, убрал лапы и на их месте имел пропеллер. (В чуть измененном виде эти эмблемы использовали и ВВС СССР, и ВВС РФ.) Я перешел в авиацию, так как носить эту эмблему могли только те, кто имел звание пилота, не все подряд, из тех, кто хвосты им заносит. И появилось очень большое количество бутылок французского шампанского. В числе приглашенных оказались и девять человек из нового отдела, у которых такие же эмблемы были на погонах. Я стал десятым, несмотря на сопротивление Петра Николаевича. Не на пирушке, а в отряде.