позади. Несмело поворачиваюсь. Возле письменного стола в приемной стоит высокий молодой брюнет с крашенными кончиками волос (как сейчас модно), в черном пальто, кедах и симпатичном трико, засунув руки в карманы спортивок так, будто только что вышел с обложки глянцевого журнала.

Однако меня смутила его бледная кожа.

–У вас анемия. – Сдерживая дрожь, говорю и достаю халат из раздевалки.

–Вы невероятно проницательны, мон амур. Я как раз пришел к вам подлечиться.

–Тогда Вы не по адресу. Это морг, а не больница. Будьте добры, покиньте помещение.

–И что, неужели человек в белом халате не поможет умирающему, только потому что он не по страховке пришел?

–Причем тут… А, ладно. Проходите в кабинет, померяю Вам давление и пульс.

Окончательно расслабляюсь, точнее злюсь. Уж кем-кем, а бессердечным медиком меня еще не называли. Я очень заботливая, в этом меня трудно упрекнуть. А этот мальчишка практически заставил оказать ему помощь. Это не по мне. Я – Вивьен Дебуа, всегда помогаю и по долгу профессии и по личному желанию.

-Садитесь. Снимите пальто. – Надеваю манжету на его бледный бицепс и осматриваю вены. Кажется, не наркоман. Никаких следов уколов нет. – Девяносто на пятьдесят, пульс – сто сорок. Так у Вас обезвоживание, мисьё…

–Константин.

–Константин? Вы – грек, что ли? – Несу капельницу с физраствором.

–Обескровливание, а не обезвоживание. Несите кровь.

–Но у нас нет. Это же морг! – Обескураженно отвечаю я.

–Тогда перелейте мне от этой красотки. Ей все равно больше не нужна.

–Так не делается, кровь могла свернуться. Я еще не выяснила причину смерти.

–Частичное обескровливание, в результате чего ишемический инсульт мозга, остановка дыхания.

–Откуда Вы…? Вы что знаете, как она умерла? Вы видели? Вы – родственник? – замираю от ужаса. – Нет, Вы – убийца! Кто-нибудь! Помогите! Полиция!

Он схватил меня и зажал рот ладонью. Я стояла как в тисках, прижатая к незнакомцу спереди, ожидая, что он свернет мне шею, как свидетелю.

Но этого не произошло. Его большие карие глаза говорили: «Успокойся. Еще не пришло время твоей смерти. Не сейчас. Я не опасен. Дай мне все рассказать».

«Как он это делает? – Я ослабила руки, впившиеся в его пальто. «Передает мысли, или я помутилась рассудком?»

-Ты не помутилась рассудком. – Он убрал ладонь.

–Что? – Освобождаясь, хрипло спросила я.

–Я – вампир. Обладаю телепатическими и другими способностями.

Дурацкий смешок вырвался из моего невротически сжатого горла.

–Скажи еще, что тебе тысяча лет.

– Мне семьсот пока что.

–А, так ты несовершеннолетний. Как жаль. Как жаль.

–Хм, шутишь? Хорошо. Побеседуем? У нас ведь целая ночь впереди.

–И правда, чем еще заниматься? – Зло смотрю на моего ночного визави, развожу

руками. – Работать, конечно. Если ты не заметил, у меня тут труп. И мне нужно его вскрыть. Даже если ты – убийца этой несчастной, в чем я уже ничуть не сомневаюсь, и меня ты убивать не собираешься, то дай хотя бы выполнить свою работу. Мне нужно записать всё на видео и сдать начальнику.

–Этому недотепе? Он тебя не достоин. Я слышал надменный тон человека, который сравнил укусы вампира с собачьими и кошачьими. Идиот. Можешь ничего не записывать, я расскажу тебе причину смерти.

–Спасибо, обойдусь. Коронер должен работать по протоколу, а не как вздумается преступнику.

–Ладно. Я не хотел ее трогать. Просто эта девушка – плохой человек.

–Да что ты!

-Правда. У нее черная душа. Ты должна благодарить меня. Я избавил мир от волка в овечьей шкуре.

–И что же такое сделала эта бедняжка? Обнималась с другим у тебя за спиной, бросила, исцарапала твою тачку? – Я язвила, но внутри все сжималось от страха.

–Ты не очень-то разбираешься в людях, верно? Ты всех оцениваешь по внешнему виду? Мыслишь стереотипами. Если хорошенькая – значит, ангел во плоти. А еще небось, она- женщина, вы ведь вообще непогрешимы.

–Почему же? Моя бабушка…

– Бросила твою мать в приюте, ради парня на байке.

–Откуда ты знаешь? – Он ухмыльнулся, показывая на свой висок. – Ах, да. Забыла, ты ведь читаешь мысли.

Как только я это произнесла, уже не казалось всё происходящее настолько безумным. Что если он реально мог знать мою бабушку? И мне стало интересно.

–А ты ее видел?

–Кого? А, ее-то. Нет. Я совсем недавно в Париже. Но могу сказать тебе одно, ты – не такая. Ты бы не бросила ребенка.

–Правда? И зачем я тебя слушаю? – Я схватилась за скальпель, и еле унимая невольную дрожь в кисти, поднесла его к шее трупа. – Что сделала … – Я заглянула в карточку на столе и продолжила – Мари? Что сделала Мари? Что такого ужасного сотворил этот ребенок, чтобы заслужить смерть?

–Ребенок? Я тебя умоляю. Она перевстречалась со всеми парнями из Университета. Ей, между прочим, уже девятнадцать.

–А тебе?

–Семьсот тридцать два, если быть точным.

–Да нет же. В этом теле, или как там у вас принято?

–Семьсот тридцать два… А, ты про облик? Ну я всегда так выглядел. Меня убили, когда мне было семнадцать. Это была моя первая война. И в ночь перед победой, я неудачно забрел в деревню возле Ульма. Один из клана Циммерманов укусил меня.

–Боже, и почему я все это слушаю?

–Потому что я тебе нравлюсь.

–Что? Как только наступит утро, сюда придут, и я сдам тебя полиции.

–Хорошо.

–Ладно.

–Тебе все еще интересно, что же сделала Мари?

–Если только это правда.

–Самая настоящая. Мари убила свою мачеху. Подсыпала ей яд в тарелку.

–Может та ее терроризировала?

–Это была святая женщина, безумно любящая мужа.

–Прямо-таки святая?! Ну ладно. Цивилизованные люди отдают убийц под трибунал, а не устраивают самосуд. А ты решил казнить, будто мы в Шестнадцатом веке. Да еще и так варварски.

–Ничего варварского. И я даже не доделал начатое. Меня прервали.

–Однако это не помешало тебе убить ее к приходу полиции.

–Я не успел напиться, Вивьен. И твой сарказм уже предельно наскучил. Перелей мне оставшуюся кровь или я ее высосу.

–Ни за что.

–Тогда просто отойди.

–Что? – Вот это была хватка. Константин вмиг превратился из умирающего от астении юноши в Халка, который одним движением кисти прижал меня к стене. Я стояла недвижимая, будто целый вагон вдавил меня, с ужасом смотрела как мой ночной посетитель вгрызается в тонкую шею девушки и с упоением напивается ее загустевшей кровью.

Примерно двадцать минут спустя я пришла в себя. Холодный пол морга отрезвил сознание.