Шарик не прижился, Гриша после встретил Киру, и она приняла его без шарика. Антоныч и Слава о шарике вообще не узнали бы, когда бы не учился вместе с Гришей Гера. Стоя однажды в институтском туалете рядом, Гера случайным взглядом обнаружил неестественный цвет на молочном фоне Гришиного писсуара. На правах большого друга поинтересовавшись, что случилось с Гришиным маленьким другом, Гера узнал о случившемся. И тут же был принужден к клятве, что история эта даже в виде шутки не всплывет в дальнейшем. Так о не прижившемся шарике узнали двое остальных.

Союз Гриши и Киры для Славы, Геры и побывавшего уже однажды в роли благочестивого мужа Антоныча был сомнителен. В смысле, пахло скорым разводом. Гриша, к слову, не очень-то и переживал. По лицу владельца СТО было видно, что он ждет этого события с надеждой на светлое будущее. Правда, после десятка лет жизни с одной женщиной он выглядел немного растерянно – кто знает, как теперь жить не с одной, а со многими, да еще без ротвейлера Гарри и придурковатого во хмелю тестя. Ротвейлер – тема отдельная, тесть – тоже тема отдельная, если бы не они, то Гриша, быть может, мучился бы до конца дней своих. Но эти два существа приближали развод стремительно. Ротвейлер не так уж виноват, это не он в гости к Грише ходил, а тот к нему, кроме того, есть пример того, как собака может человека сделать лучше и романтичнее. Но об Антоныче после.

Все началось с заявления Киры о том, что заболела тетка. Когда за десять лет тетка жены ни разу не упоминалась, а теперь вдруг она появилась и начала с болезни, в голову даже самого равнодушного к браку мужа начинает заползать сомнение: а была ли, собственно, тетка? В том смысле, что есть ли таковая? Ведь заболела бы просто она – да и пребудет с ней господь. Но она умудрилась захворать таким образом, что излечение ее напрямую связано с присутствием племянницы Киры. При этом у одра оная должна находиться не менее недели.

– Я не понял, – заговорил Гриша, – ты же не врач?

– Не врач, – подтвердила хорошо подготовленная к разговору Кира.

– И не священник?

– И не священник.

– Тогда зачем ты умирающей тетке нужна?

– Ты не поймешь женскую душу, – и Кира заплакала.

Вообще, одну тетку Киры Гриша знал. Но это была другая тетка. Та тетка, о которой он слышал впервые, жила, то есть умирала, в Ростове. А когда Кира плакала, Гриша переставал быть правильным пацаном. Он превращался в гунявого лоха.

– Ну, если ты исцелишь родственницу, езжай, – согласился он. – Там зачтется.

Кира посветлела и рассказала мужу, где что лежит. Села на поезд и уехала. Этим утром.

Гриша собрал друзей в кафе и все рассказал.

– Во-первых, – внимательно выслушав, взял слово первым Антоныч, – нужно выяснить, действительно ли в Ростове находится умирающая. Во-вторых, я не понял, в какой момент и при каких обстоятельствах прозвучало сообщение о смертельном заболевании.

Антоныч – бывалый муж. В том смысле, что был однажды. Он расстался с бежавшей в Америку с капиталистическим профессором женой и теперь, спустя годы, считался в их компании специалистом по разоблачению женского коварства. Уйдя, бывшая оставила ему джек-рассел-терьера Витька – вора и придурка, записку и квартиру. Первые три дня кардиолог стрелял шампанским, потом ему взгрустнулось. А после он помудрел и стал просто жить. По всему выходило, что пройти этой дорогой предстоит еще одному из них.

– Узнать, куда она взяла билет на поезд, мне не составит труда, – сказал Гриша. – Мой бывший комендант общаги сейчас в управлении материально-технического обеспечения РЖД. Или как там у них должность главного завхоза всех железных дорог называется? А вот известие прозвучало после очередного похода в гости к ее родителям. Сразу после Гарика.

– После кого? – вмешался Слава в разговор женатиков.

– После Гарика.

А случилось, значит, вот что.

Ничто не угнетает Гришу сильнее мысли о смерти и ужина у тещи. По заведенной каким-то впечатлительным невротиком традиции зять должен бывать в доме родителей своей жены. По той же традиции родители жены обязаны появляться в доме зятя.

– Только не пей там, – тревожно попросила Гришу Кира.

Гриша не алкоголик. В реестре его необходимых потребностей огненная вода расположена в последней трети списка, где-то между флюорографией и заменой масла в двигателе. Это значит, что пьет он очень редко, что вовсе не означает, что мало. И по странному и трагическому стечению обстоятельств это случается именно тогда, когда происходит встреча с папой и мамой Киры. В семьях, где читают Платонова и почитают Хворостовского, это называется визитами вежливости. Люди кушают, выпивают, говорят, пьют растворимый кофе и расходятся после трогательных поцелуев. В нашем случае все обычно завершается тем, что либо Гриша вылетает из квартиры, поправляя воротник, либо тесть. Даже не напрягая память, Гриша уверенно сказал сейчас в кафе: «Могу уверенно сказать, что попить кофе в гостях у родителей Киры мне не удалось ни разу. Хотя пахло».

– А как же мне это объяснить? – спросил он Киру, прилаживая галстук под торчащий колом воротник и уже чувствуя, что хлопоты это пустые, поскольку скоро он все равно будет мят.

– Скажи, что за рулем.

– В окно будет видно, что мы приехали на такси.

Родители Киры переехали в новый дом, где еще не закончилась стройка. Адреса Гриша не знал, да и ставить свою машину под стрелу, на которой бы висел поддон с лопатами, не хотелось. Хотелось чужую.

– Тогда скажи, что принимаешь таблетки и пить тебе нельзя.

А Грише, как назло, известна только одна причина такого взаимоисключающего явления. Сказать им это за столом? Прикрыть вежливо так рюмочку ладонью и, наклонив голову и глядя тестю в глаза, проговорить отчетливо, голосом Баталова: «Простите, папа, но сегодня никак. Гонорея».

– Не забудь телефон, – напомнила Кира.

И Гриша тут же его забыл.

Обычно от визитов вежливости он отбивается до последней капли крови. Но вчера не удалось. Знаменательное событие: ее родители переехали. И эта встреча не что иное, как новоселье. А не прийти на новоселье к папе и маме все равно что засмолить в синагоге: аморально, гнусно, и – будь ты проклят, и – чтоб ты сдох, поц.

На пороге их встречали ротвейлер Гарри, тесть в белой рубашке и теща в платье психоделической раскраски. Гриша бы назвал это платье лучшим творением Коровина, но боится быть битым в подворотне Союзом художников России. И сразу стало ясно, как им рады: Гарри зарычал, теща впилась поцелуем в Киру, тесть посмотрел на Гришу как голубь.

Гарри – клинический идиот. Он и в молодые годы смекалкой не отличался, а к старости спятил окончательно. Тесть Гришу через полгода узнает. Гриша тестя узнает. Гриша узнает через полгода Гарри, а Гарри узнавать Гришу отказывается уже на следующий день. И вот это тестево: «Ты не бойся, он сейчас понюхает и успокоится» – бесит Гришу покруче просьбы Киры почесать ей на ночь спину. Почему он должен позволять себя нюхать? Гарри что, составитель ароматов духов? Ничего подобного. Гарри – разжиревшее до состояния пивной кеги, потерявшее обоняние, зрение и умение бегать существо. В нем соединились все упреки фауны в адрес создателя. Дома существо ласково зовут Гариком. Поскольку Гарик недослышит, имя это в квартире звучит чаще, чем слово «гондон» на трибуне, и каждый раз, когда Гриша слышит «Гарик», он с трепетом озирается в поисках нелегала.