– Я прикажу выгнать твоего учителя фехтования, – смеясь, произнесла Уида. – Он ничему тебя не учит.

– Неправда, – сквозь зубы проговорил мальчик, – неправда! Берегитесь, матушка!

Он решился, несмотря на неудачную шпагу, попробовать на матери прием, который разучивал уже неделю. Обманное движение влево, а затем стремительная атака снизу вверх.

Смуглое смеющееся лицо Уиды мелькало перед его глазами, отвлекало. Ее раскосые глаза метали зеленые искры; казалось, отсвет этих искр бегает по стенам комнаты.

«Сейчас!..» – подумал мальчик.

И в этот миг вошел отец.

На Талиессине был костюм для верховой езды; от него пахло псарней, в волосах регента застряла солома.

– Вот вы где, – обратился он к супруге. Мимоходом поцеловал Эскиву в макушку, кивнул няньке, потрепал за щечку фрейлину и повернулся к жене и сыну.

И в тот же миг Гайфье перестал существовать для Уиды. Она бросила шпагу на пол, отвернулась от покрасневшего Гайфье и широким шагом направилась к мужу.

– Да, я ждала вас, – сказала она.

– Чем вы тут занимались? – Он весело прищурился.

– Пыталась убить вашего сына, – ответила Уида. – Думаю, следует уволить его учителя фехтования. Никакого результата.

Талиессин быстро оглянулся на Гайфье. Взгляд регента стал рассеянным.

– А, – молвил он. – Ну, хорошо.

И вышел, а вслед за ним ушла и Уида, забыв на столе рисунок дочери.

Эскива никак не показала, что ее задела забывчивость матери. Девочка аккуратно убрала листок в папку для рисунков и завязала тесемки.

Гайфье, напротив, дал волю гневу. С силой пнул тонконогий столик, так что перламутровая инкрустация столешницы треснула.

– Она всегда так поступает! – выговорил он наконец. Голос его подрагивал.

И тут нянька Горэм произнесла очень странную вещь:

– Ну разумеется. Почему бы ей не обращаться с вами пренебрежительно? Ведь вы ей вовсе не сын.

Гайфье побледнел, чувствуя, как подкашиваются у него ноги. После поединка с Уидой ему все еще было жарко, и сейчас пот заледенел у него на коже. Кончики пальцев онемели, как случалось и прежде, если Гайфье сильно сердился или пугался чего-нибудь.

– Как это – «не сын»? – переспросил он наконец.

– Она – жена вашего отца, да вам не мать, – повторила Горэм.

Ее накрахмаленные одежды смялись, скомкались, гладкое лицо побежало морщинами, и это были злые морщины, которые уродовали и старили. Сухой рот выталкивал наружу слова, одно страшней другого.

– Столько лет они держали это в секрете от вас, – говорила Горэм, и красные пятна путешествовали по ее лицу и шее. – Но когда-то вы должны были узнать! Почему же не сегодня? Вам будет легче, если узнаете. Хоть перестанете ловить ее взгляд, ждать, пока она изволит обратить на вас внимание…

Сберечь тайну было несложно: дети регента росли в королевском дворце, отгороженном от столицы и всего остального мира высокой стеной. Здесь имелся роскошный сад, были конюшни и псарни, место для игр и учебы. Дети общались преимущественно со служащими «малого двора». Здесь почти никто не помнил историю рождения Гайфье – а те, кто знал ее, благоразумно помалкивали. Но Горэм было уже не остановить:

– Уж ваша-то мать, хвала небесам, не была Эльсион Лакар! Чистокровным человеком – вот кем она была, моя милушка. Человеком без малейшей примеси эльфийской крови! А почему же иначе, как вы думаете, вам отказано в престолонаследии? Да уж точно не потому, что вы дурны собой или глупы, мой мальчик, – ведь это вовсе не так! Если бы эльфийская кровь в жилах Талиессина не была так сильно разбавлена человеческой, он женился бы на вашей матери, уж поверьте! Он так ее любил…

И Горэм всхлипнула.

Мальчик и девочка ошеломленно смотрели на свою няньку. Такой они не видели ее никогда.

– Эйле – вот как ее звали, вашу мать, мою голубушку, – говорила взахлеб госпожа Горэм. – Уж она бы не так с вами обращалась, мой господин! Она бы любила вас, нежила. Она была добрая, моя Эйле, не то что Уида, эта черномазая лошадница.

Стало тихо. Горэм вытерла непрошеные слезы и направилась к выходу. Она ступала очень гордо, высоко подняв голову. Дети смотрели ей в спину. И когда нянька уже стояла на самом пороге, Эскива тихо спросила:

– А я?

Горэм замерла, повернулась. Перемена, произошедшая со старой женщиной, поразила девочку. Теперь Горэм глядела холодно, почти с ненавистью. Никогда прежде нянька не позволяла своей потаенной неприязни являть себя так открыто.

– Вы? – переспросила Горэм совсем другим тоном. – Вы? Вы, ваше величество, – дочь чистокровной Эльсион Лакар. Ваш отец потому и женился на вашей матери, что она была беременна вами, а ему непременно требовался эльфийский наследник. Гайфье был зачат по любви, но вы – лишь по необходимости. Гайфье – не брат вам. У вас не только разные матери – вы принадлежите к разным расам. И судьба у вас будет разной, помяните мое слово.

В первое мгновение Эскива не ощущала ничего, кроме острой, всепоглощающей боли. Ее брат – ей вовсе не брат; ее отец не любил мать, когда брал ее в жены…

И еще эта жгучая злоба няньки, которую прежде от нее таили. Но теперь Горэм больше не считала нужным церемониться. Высказала ей в лицо все как есть. Эдак скоро и другие перестанут делать вид, будто почитают в Эскиве свою владычицу…

Ну уж нет!

И, тряхнув светлыми волосами, маленькая королева громко произнесла:

– Госпожа Горэм, за вашу наглость вы уволены.

Горэм помедлила еще мгновение, усмехнулась и вышла за дверь.

* * *

Распоряжения ее величества утверждались регентом, равно как и приказы регента должны были иметь подпись королевы. Такой порядок был заведен с тех самых пор, как Эскиве исполнилось пять лет, и девочка аккуратно являлась в кабинет и ставила свое имя на документах.

Обычно с нею находился при этом специальный секретарь. Звали его Тмесис; это был чопорный человечек, весь в подвижных морщинках, с крохотным острым горбиком между лопатками. От него всегда чуть попахивало кисленьким. Тмесис держался с Эскивой так, словно и она была таким же секретарем с жеваным личиком и тусклыми глазами.

Как ни странно, он был единственным из придворных, с кем Эскива чувствовала себя хорошо. Он общался с нею как с равной. Не пялился на ее темную кожу и странный разрез глаз, не низкопоклонничал, не боялся. Просто выкладывал листок за листком и тихим, ровным голосом называл тему очередного распоряжения. Эскива, сильно склоняя голову набок и старательно нажимая на перо, ставила подпись. Секретарь неизменно благодарил, посыпал чернила песком и откладывал утвержденный приказ в сторону.