Буду знать, это полезно. Пэм перевернулась на бок, все трое крепко обнялись и стали делиться впечатлениями о первой ночи, проведенной в новых спальнях. Разволновались оба пса – затеяли возню на полу. Цыпа двумя этажами ниже тоже не замедлил подать голос.

– Он в подвале, – объяснила Пэм в ответ на вопросительные взгляды девочек и тем самым словно нажала на кнопку «пуск реактивных двигателей». Они вылетели из спальни еще быстрее, чем влетели в нее, за ними чуть медленнее последовала мама, за нею – оба пса, а я остался наедине со своими опасениями и надеждами. Надеялся я на то, что затеянное мною грандиозное предприятие пойдет как по маслу, опасения же были продиктованы извращенным мышлением, которое подсовывало мне вполне реальные перспективы дальнейшего усложнения ситуации.

Я принял душ быстро, как никогда в жизни, и спустился вниз. Все живое, что только было в доме, собралось на кухне. Собаки лежали, в глазах – ожидание, хотя заметно было, что они сбиты с толку и не уверены, чего именно им следует ждать.

– Как я вас понимаю, ребята, – вздохнул я.

У стола откуда-то возникла клетка с крольчихами Долли и Лили – я еще не был готов сдавать экзамен по билету «Как отличить одну от другой». Пэм нарезала кубиками фрукты и теперь жарила на сковородке оладьи. Откуда взялась сковородка? Я понятия не имел, что у нас есть такая. Да и как Пэм сумела отыскать ее в этом море нераспакованных ящиков и коробок? В своем старом доме я прожил десять лет и ни разу не заглядывал в духовку, а тем более не готовил себе завтрак.

Да, и еще Цыпа. Большой, белый, упитанный, надутый от гордости, с красным упругим, будто резиновым гребешком и бородкой того же цвета, он цокал по полу, высоко поднимая ноги, пытаясь пробраться между собаками, и ласково бормотал в адрес девочек, которые опустились на колени и изо всех сил старались подбодрить и успокоить его.

– Ты самый лучший петух во всем городе, – уверяла Цыпу Абигейл. Каролина обняла его и приподняла, чтобы он мог посмотреть, как мама делает оладьи.

– Ой, бедненький, да не бойся ты ничего, – приговаривала она шепотом ему на ухо. – Мы все тебя любим.

Затем минут двадцать на кухне царил сущий ад (правда, на редкость организованный), и я чувствовал себя до мозга костей незваным гостем. Обратить на себя внимание было равносильно попытке сунуть ножик в лопасти гудящего вентилятора. Еда истреблялась мгновенно. Опустевшие тарелки со страшным грохотом сносились со стола, каким-то чудом все же попадая в мойку. Потом девочки умчались наверх – переодеваться и собираться в школу. Время поджимало – началась жуткая суматоха. Сестренки громко спорили, что надеть каждой из них. Мама упаковывала в отдельные пакетики их перекусы на каждую перемену. Очень скоро я уже стоял на крылечке и смотрел, как три женщины с Сомилл-лейн спешат к машине Пэм – девчонки тащили с собой ранцы, их косички подпрыгивали на спинах в такт шагам. Это что, они каждое утро так проводят?

– Эй, Брайан! – крикнула Пэм своим тоненьким пронзительным голосом, опустив окошко, уже собираясь выезжать со двора. Вспомнила обо мне! – Не вздумай съесть все кексы, которые принесла нам мама!

С тем они и уехали.

Оставшись в одиночестве, я вышел во двор, который порос не столько травой, сколько какими-то колючками-сорняками – ну, это дело поправимое. Взглянул со стороны на дом из красного кирпича и вынужден был признать, что смотрится он симпатично – все новенькое, с иголочки, а значит, и каждый прожитый здесь день, все, о чем можно будет потом вспоминать, станет принадлежать только нам и никому больше. А воспоминаний, если судить по нынешнему утру, будет хоть отбавляй. Скоро в этом самом доме мы с Пэм поженимся. В этом доме вырастут девочки, превратятся сначала в подростков, а потом и в молодых леди. Сюда они вернутся, окончив колледж, чтобы в родных стенах обдумать не спеша, какую дорогу выбрать. Прямо готовый сюжет для романа с неповторимыми героями, который станет изо дня в день разворачиваться под этой крышей на протяжении многих предстоящих лет. И будем надеяться, что веселого в нем будет больше, чем грустного.

Первый день в новом доме… Здесь еще нет закутков, вызывающих неприятные ассоциации, как нет и воспоминаний о ссорах, никто не звонит по телефону, никто не стучит в дверь, не угрожает перевернуть в мгновение ока все твои планы. Ничего этого пока нет, одни только перспективы. Пол блестит, окна сверкают, мебель сияет. Все новенькое, как и моя жизнь, начавшаяся только сегодня, и эта жизнь – теперь общая для нас с Пэм.

Очнувшись от всех этих раздумий, я снова вышел на крылечко, восхитился тем, как до последнего гвоздика искусно построен дом. И тут я услышал его – долгий хриплый рев, в котором клокотало глубокое чувство – злость, если постараться быть точным. Я опустил глаза и увидел, как Цыпа появляется из-за столба, поддерживающего навес над крыльцом. Петух до смешного разжирел от обилия еды, которой беспрестанно потчевали его девочки. Давным-давно римский философ Цицерон утверждал: если петух появляется слева от тебя, это непременно предвещает несчастья. Уж не знаю, насколько это верно, зато отлично помню, что Цыпа подходил ко мне справа – возможно, парень нарочно хотел запутать дело.

Все вышеописанное было бы неплохим фоном для такого чудесного и памятного дня, если бы не одна мелочь: Цыпа меня невзлюбил. Ну, даже не совсем так, если уж на то пошло. В общем, говоря начистоту, Цыпа возненавидел меня всем своим существом. Сам он находился здесь для того, чтобы править царством беленьких красавиц-«курочек», но что делает в его царстве этот надоедливый человечек? Добавьте к этому еще и тот факт, что он был (я уверен) далеко не дурак и отлично понимал, что я охотно зажарил бы его, если бы только он поместился в сковороду. В итоге между нами сложились отношения, которые трудно назвать гармоничными.

С девочками он всегда был готов играть и при этом кряхтел от удовольствия, с благоговением хлопал похожими на бусинки глазками, когда Пэм обращалась к нему своим высоким голосом, похожим на птичий («Ты самый красивый кукарека на всем белом свете!»), но на меня бросался не раздумывая. При этом Цыпа устрашающе расправлял крылья, грозно хлопал ими, а на маловыразительной птичьей морде вдруг отображалась смесь ярости с глубоким презрением. Цель у него была одна: вонзить свой острый клюв поглубже в икры моих ног, а когда я пытался отогнать его, он высоко подпрыгивал, словно мечтал лишить меня признаков пола. Готов спорить, что в тиши ночей, сидя на насесте, этот петух хладнокровно обдумывал, как бы посерьезнее унизить меня и прогнать отсюда.

Вот как случилось, что в первый же день в новом доме, наслаждаясь жизнью на крылечке, я вдруг замер от страха. Мне вспомнились предупреждения Пэм: малейшее резкое движение заставляет Цыпу ринуться в яростную атаку. Еще, помню, она мне говорила, что, если я буду непоколебимо стоять на месте, это может быть воспринято как угроза, которая, соответственно, опять же побудит Цыпу к нападению. Но среди ее советов был и полезный: если отступить назад, хоть чуть-чуть, он воспримет это как покорность противника, готовность сдаться, и тем удовлетворится.

Пока же я стоял на месте, стремясь продемонстрировать свою силу, но так, чтобы это не выглядело угрозой для петуха. От этих стараний я был весь натянут как струна. Мне хотелось как-то добраться до двери, но при этом не двигаться и даже не шевелиться. И тут прямо между мной и Цыпой возник мой пес Бейкер. Бросил к моим ногам мячик и поднял на меня глаза.