#

Проснулся я резко, словно кто-то вытолкнул меня из грез. Мне снилась Утопия до катастрофы – зеленая, безопасная, безмятежная. В другой раз я бы постарался подольше удержаться в рассеивающейся дымке сна. Лишь бы не возвращаться в реальность, съежившуюся до тесной вонючей клетки, где оглушительно храпел Амир. Но сейчас было не до того: внутреннее зрение опять обострилось – значит, я бессознательно уловил какую-то угрозу.

Лагерь был погружен во тьму, светилась только бочка, в которой развели огонь охранники, покачивающиеся в отблесках, как голодные духи пустыни. Но мне свет был не нужен – он только мешал. Я закрыл глаза и увидел привычную россыпь из сотен точек, разбросанных по окружающим пескам. Красные сейчас по большей части были неподвижны, фиолетовые непрерывно сновали в поисках добычи, ночь им была не помеха. К счастью, от них беды пока можно было не ждать – большие группы сюда не направлялись, с одиночками, если что, разберется охрана.

Это и есть дар, которым я торговал на Утопии. Видеть с закрытыми глазами сквозь любые преграды. Хоть сквозь бетонные стены, хоть сквозь песчаные дюны. Спросите меня, кто прячется за тем барханом на горизонте, и я скажу – двуногий или многоногий. Правда, только вдали – у меня что-то вроде дальнозоркости. Например, лагерь, в котором нас держали, был для меня слепым пятном. Зато я мог разглядеть созвездия точек на много миль вокруг, пока одиночные не становились совсем неразличимы, а группы не сливались в тусклые пятна. Каждая из точек была живым существом: красная – человеком, фиолетовая – одной из тварей, неожиданно заполонивших Утопию после катастрофы. Тогда я уже знал это точно. Но я видел и вещи, о которых не имел ни малейшего представления.

Фиолетовые точки, например, тянули за собой размытые следы, светящиеся нити, которые уходили под землю, темнели и слипались там в ком непроницаемой клубящейся тьмы. Далеко, за Цитаделью, куда так мечтали попасть пустынные бродяги, среди песков рос гигантский кристалл из пульсирующих пунктиров, расширяющийся во все стороны и порождающий все новые ломаные грани. Это были загадки, на которые я тогда не находил ответов, да и всерьез задумываться начал только в долгие часы, проведенные в четырех стенах из стальных прутьев.

Но сейчас меня волновало другое. Среди красных точек я видел две, резко отличающиеся от прочих. Они были намного крупнее, ярче, и цвет их был не тускло-багровым, как у остальных. Почти оранжевая, оплывающая желтым сиянием, двигалась с запада. Другая, алая, кажется, раскаленная от незатухающей ненависти, замерла на востоке. Две звезды, непохожие на соседей по небосводу, две королевы пчел среди роя неотличимых близнецов…

Такими особыми пчелами были те, кого отобрали для экспериментальной программы корпорации «Кронос». Я был в той группе, которую доставили на Утопию, когда эта планета еще была курортом. Тихий лагерь среди пышных зарослей. «Что-то техническое», как думал любой из местных жителей, пролетая над ним на блестящем глайдере. Несколько корпусов, обнесенных забором, пара скучающих охранников, вежливый персонал. И мы – подопытные морские свинки, отловленные в разных уголках Земли. Каждого из нас я бы за десяток миль заметил среди сотни прочих красноватых точек. Мы отличались от них, как горящие угли от вялого свечения гнилушек.

И вот сейчас я снова видел две такие искры, приближавшиеся с разных сторон к лагерю Похитителей людей. Две пчелки, летящие к нашему улью, сколоченному из ржавых решеток и кусков дюраля на руинах какого-то склада посреди пустыни. Чутье подсказывало мне, что их прибытие учинит здесь большой переполох. «Поворот в судьбе» для многих, и не факт, что к лучшему. А самое тревожное, что мерцающее свечение одной из точек я, кажется, узнавал. Если я не ошибался, в гости должен был пожаловать настоящий шершень. Шершень по имени Рохо.

#

– Макс, соберитесь, пожалуйста, прошу вас! – Даже не на шутку раздражаясь, профессор Геллерт продолжал улыбаться фирменной улыбкой и изящным жестом поправлял очки в переливчатой оправе. Никаких операций на хрусталике, никаких вживленных оптических сенсоров. Только старомодные полимерные линзы – предмет такой же неизменный с допотопных времен, как карты или вилка. Знак касты ученых, к которой принадлежал Геллерт, вроде погон и шевронов воинского сословия. Когда вы видите врача или лектора в очках, сразу доверия к нему становится больше – настоящий рефлекс, выработанный за те столетия, когда люди портили зрение чтением умных книг, а не просмотром запрещенных шоу, транслируемых с нелегальных баз, дрейфующих в космосе.

– Сегодня вы совсем не стараетесь, Макс…

– Что-то не получается, профессор… – Я снова тупо уставился на экспериментальную тележку с микродвижком на пси-управляемой плате. Тележка выглядела изящной игрушкой и могла уместиться на ладони – прозрачная, почти невесомая, похожая на большое насекомое вроде палочника. Я должен был заставить ее сдвинуться усилием мысли и усердно сверлил взглядом. Она в ответ бодро поблескивала своим хрупким тельцем, но катиться отказывалась.

– Хорошо, передохните немного. Возможно, препарат еще не подействовал. Переключитесь на что-нибудь другое, подумайте о приятном… – Последние слова Геллерт бормотал уже скороговоркой, сосредоточившись на мониторе с извивающимися кривыми моей мозговой активности.

Я действительно почти ничего не чувствовал, хотя с момента инъекции прошло уже больше часа. Легкое головокружение, призрачный зуд внутри черепа, вот, пожалуй, и все. Бывало и хуже, что уж говорить. На нас пробовали разные дозировки и составы: от некоторых голова готова была взорваться, от других тянуло в тяжелый мутный сон. Один раз мне удалось сдвинуть тележку на целых три миллиметра, но потом я сутки провалялся без сознания. Но чаще я не чувствовал ничего, а глупая машинка стояла не шелохнувшись и беззвучно издевалась над моими потугами. Наверное, сегодня мне опять выпал провальный образец или плацебо, которым нас иногда пичкали для чистоты эксперимента.

Прикрыв глаза, я действительно собрался подумать о чем-нибудь приятном – о выходных на побережье, куда нас отвезут всей группой, или о докторе Эванс в ее белоснежном коротком халатике, но тут почувствовал, как что-то изменилось. Веки были опущены, но темнота не пришла – ее, как звездное небо, пронизывали сотни каких-то светящихся точек. Побочный эффект? Галлюцинации?

Я открыл глаза, сфокусировал взгляд на оправе Геллерта, пару раз моргнул, встряхнул головой и прикрыл глаза снова. Огоньки двигались, смазывались или становились ярче, но не исчезали. И это был не плоский калейдоскоп, как от психоделиков, – освещаемая огнями тьма имела глубину и протяженность. Я мог примерно оценить расстояние до каждой точки, словно осматривался с закрытыми глазами, а взгляд не упирался в стены лаборатории. Он их вообще не замечал, устремляясь дальше, – на десятки километров вокруг, намного дальше, чем я мог бы увидеть глазами. Больше того, я мог направить свое новое зрение и вниз – сквозь пол и землю, куда-то в бездонный мрак под ногами. Меня затошнило, я судорожно вцепился в стол.

– Как вы себя чувствуете, Макс? – Надо мной наклонялся встревоженный Геллерт. – Я фиксирую незначительное повышение внутричерепного давления, легкие спазматические эффекты… Пожалуй, на сегодня достаточно. Вам лучше отдохнуть…