начатую Александром I. Молодые люди шли служить, веря в то, что они таким образом могут способствовать благоденствию своего Отечества. В кружках дворянской университетской молодежи и примыкавшей к ним демократической интеллигенции возобновилось изучение проблем немецкой философии.

По воспоминаниям современников, в Москве, вдали от центра законодательной и правительственной деятельности, в 1830-е годы образовались литературные салоны, появились журналы, около которых группировались литературные кружки. Университет играл в этом движении немалую роль, главным образом в лице своих воспитанников, пополнявших ряды литературных талантов. Продолжала развиваться научная деятельность. Если раньше в Москву приезжали жить вельможи, впавшие в немилость, то теперь она стала средоточием мыслящих людей разных направлений, не находивших или не искавших служебной деятельности. Сильное «брожение» наблюдалось среди студентов, многие из которых входили в тайные или полулегальные кружки{4}. Споры о путях дальнейшего развития России привели в это время к расколу между западниками и славянофилами, которые до этого терпимо относились друг к другу. Сохранялся в Москве и дух стародворянской фронды в великосветских салонах и в Английском клубе.

Обычным для того времени было противопоставление Петербургу Москвы — двух символов, выражавших полярные политические настроения. В Петербурге любили указывать на Москву как на рассадник отечественного якобинства, как на гнездо «либеральной шайки», распространявшей особо неблагонамеренный «московский дух, совершенно противный петербургскому»{5}.

Шеф жандармов А. X. Бенкендорф в своих «всеподданнейших» отчетах о «состоянии умов» неоднократно обращал внимание Николая I на партию так называемых «русских патриотов», центр которой находился в Москве. Эта партия критиковала «все шаги правительства, выбор всех лиц», в ней слышался «ропот на немцев», с пафосом повторялись предложения, речи Н. С. Мордвинова и слова их кумира А. П. Ермолова. Бенкендорф предупреждал: «Это самая опасная часть общества, за которой надлежит иметь постоянное и, возможно, более тщательное наблюдение».

По словам Бенкендорфа, «молодежь… составляет в массе самую гангренозную часть империи» и «главное ядро якобинства находится в Москве, некоторые разветвления — в Петербурге». Среди купечества также встречались «русские патриоты».

Партия «русских патриотов», или партия Н. С. Мордвинова, вызывала негодование Бенкендорфа тем, что она ставила своей целью «спасение России» и стремилась «овладеть общественным мнением». «Банкротство дворянства, продажность правосудия и крепостное право — вот элементы, которые русские патриоты считают возможным использовать в подходящий момент, чтобы возбудить волнение в пользу конституции»{6}, — докладывал Бенкендорф царю.

Полицейский надзор над обществом переходил и на литературу. Николай I, царская бюрократия, напуганные революционными событиями в Европе и у себя дома, не признавали литературы независимой, свободной, она должна была стать верным, покорным слугой царского режима, служить его интересам. Отсюда преследование, наказание всех, кто осмеливался критиковать царский режим, крепостное право, в какой бы форме это ни выражалось. Все это не замедлило привести к застойным явлениям и в издательском деле. С конца 1830-х годов до 1855 г. количество издаваемой ежегодно литературы не увеличивалось.

А. С. Пушкин в своей характеристике Москвы ставит на первое место Москву промышленную, купеческую, а потом говорит о ее заслугах перед просвещением и литературой: «Москва, утратившая свой блеск аристократический, процветает в других отношениях: промышленность, сильно покровительствуемая, в ней оживилась и развилась с необыкновенною силою. Купечество богатеет и начинает селиться в палатах, покидаемых дворянством. С другой стороны, просвещение любит город, где Шувалов основал университет по предначертанию Ломоносова. Московская словесность выше петеребургской… Ученость, любовь к искусству и талантам неоспоримо на стороне Москвы»{7}.

Москва была крупным промышленным и торговым городом. В Московской губернии работало больше фабрик, чем в каком-либо другом регионе страны. Созданию новых фабрик способствовала и континентальная блокада Францией Англии с 1807 по 1812 г., прекратившая на это время торговые связи между Англией и Россией. В 1814 г. в Московской губернии действовало свыше 250 промышленных предприятий, на которых работали 27 тыс. человек, что составляло 1/4 всех рабочих России. В 1852 г. на предприятиях Московской губернии работали 48 тыс. человек.

В начале XIX в. много было сделано для развития просвещения в стране. Университетский устав 1804 г. благоприятствовал развитию университетов, расширял их демократические права. В это время растет количество университетов, гимназий и других учебных заведений. Развивая просвещение, царское правительство преследовало свои цели. Оно надеялось усилить пропаганду религии, защиту самодержавия, с тем «чтобы мысленность подданных направлять к истине, в которой государя и подданных польза и покой»{8}. Николай I одной из причин восстания 1825 г. считал гуманитарное направление в образовании, и им была сделана попытка переориентировать образование на естественно-техническое.

Население страны за первую половину XIX в. выросло более чем в 1,5 раза: с 39 до 60 млн человек. Число учащихся, по сведениям Министерства народного просвещения, в 1809 г. составило 46,7 тыс. человек{9}, т. е. на тысячу человек примерно один учащийся. К 1837 г. количество учащихся увеличилось почти в 10 раз, их стало 459,6 тыс. Из них 44,1 тыс. человек получали высшее образование, 415,5 тыс. человек довольствовались начальным образованием{10}. Тем не менее в многомиллионной крестьянской России в 1826 г. было всего 3–4 % грамотных, в 1860 — около 6 %{11}.

По количеству учебные заведения сильно уступали питейным. По данным «Статистического изображения городов и посадов Российской империи по 1825 год», в 686 городских поселениях с более чем 3,5-миллионным населением было 1095 учебных заведений всякого рода, а трактиров и питейных домов — более 12 тыс.

В царствование Николая I образование приняло еще более резко выраженный сословный характер. 19 августа 1826 г. был издан указ, запрещавший людям крепостного состояния учиться в университетах и гимназиях. Теперь они могли учиться только в приходских и уездных училищах, где изучалось ведение сельского хозяйства, садоводство, ремесла{12}. Новые школы, гимназии создавались не за счет государства, а за счет церковных приходов.

Особая эпоха в русском просвещении связана с именем С. С. Уварова, который убедил Николая I, что он, Николай I, «творец нового образования, основанного на новых началах». Уваров писал в 1832 г., что «образование правильное, основательное», необходимо «с глубоким убеждением, с теплой верой в истинно русские охранительные начала Православия, Самодержавия и Народности, составляющие последний якорь нашего спасения и вернейший залог силы и величия нашего отечества».

Придуманные Уваровым начала — православие, самодержавие и народность — ему самому не были свойственны. М. К. Лемке замечал, что Уваров проповедовал «православие — будучи безбожником, не веруя в Христа даже по-протестантски; самодержавие — будучи либералом; народность — не прочитав в свою жизнь ни одной русской книги, писавши постоянно по-французски или по-немецки»{13}.

«Правильное» образование Уваров связывал все же с университетом. Ему пришлось уйти в отставку под натиском противников университетского образования, в котором царскому правительству виделся рассадник крамолы.

И в этих условиях Московский университет с