полно маньяков, которые с радостью вцепятся в тонкую изящную шею с ложбинкой над ключицами, маняще прикрытую теплым свитером. Отворачиваюсь, к такому не готов… Мы здесь не лучше заключенных, пять лет – нескончаемо длинный срок.

– Девочки действительно пропали, – раздраженно выдыхает следователь, по всей видимости, молоденькую сотрудницу навязали, не спросив. – Григорий, мы с вами тяжело расстались в прошлый раз. Я понимаю, что вы пережили. Врагу не пожелаешь хоронить своего ребенка. Я виноват перед вами, виноват перед вашей женой…

– Бывшей, – не сдерживаюсь я. Дочка с осуждением смотрит, глазенки опустила. Не любит этой темы. Не вышло долго и счастливо, не смогла жена простить того, что я раскопал могилу… Что пытался сжечь тело. Не смогла понять, что это была уже не наша малышка. Чудовище, в которое превратили ее эти твари! А потом, весь тот бред, который я пытался донести, будучи уже здесь. Она не виновата, кто бы смог поверить? Я бы не смог, если бы не видел это собственными глазами.

– Бывшей женой, – исправляется следователь. Смотрит с неподдельным сочувствием, даже жалостью. Понимает, гад, что жизнь сломал.

Все было продумано до мелочей, никто не должен был узнать, что я собираюсь сделать. Свежевскопанная земля дала усадку, наутро бы никто и не догадался, что могилку раскапывали. Я даже Люськину игрушку любимую взял, чтобы вместо дочери в гроб положить… Все гладко шло. Жутко, это да! Тело дочки из земли вытаскивать. Но нельзя было иначе. Иначе она бы стала одной из них! А потом эти сирены. Оказалось, Афанасьев за мной слежку организовал, приглядывал за скорбящим отцом, благодетель! А дальше участок, мои россказни. Каким же идиотом я был! Думал, что после всего, что было, они поверят. Бред! Но признаю, следователь – хороший актер, удачно изобразил участие. И все как по сценарию, слезы жены, суд, и вот я здесь, через пять лет сижу лицом к лицу с тем, кто упрятал меня в психушку.

– Я уже рассказал все, что видел, – не даю продолжить я. Виноват? Да! Он обещал найти мою девочку, спасти! И что в итоге? Я потерял не только дочь, но и жену! Злость накрывает. Зачем он пришел? Слушать бред умалишенного больного, думает, что я скажу что-то другое?

– Вы видели монстров, так? – черкая в блокноте, напряженно спрашивает следователь. – Как вы их называли?

– Я сумасшедший, товарищ капитан, – усмехаюсь. – Разве не потому я здесь? Спросите у дока, если остались сомнения.

– Две девочки пропали, и им сейчас страшно, больно, а вы ерничаете, – вмешивается брюнетка, пронзая холодным взглядом. Кулаки сжаты, глаза прищурены – нет, она не стажер, и ей точно не двадцать. Она старше, чем выглядит, и намного красивее, чем показалось вначале. На глаза опять попадается кулон-бабочка… Он кажется знакомым. Я уже видел этот кулон… Но не могу вспомнить где. – Помогите нам их найти, две семьи сейчас переживают то же, что испытали вы, – указывает на фотографию. – Вика и Ника, посмотрите на них! Им столько же лет, сколько было вашей девочке!

– Дионеи, – укор подействовал, и я отвечаю на вопрос.

– Венерина мухоловка, это я помню. Но почему цветы? – Я пожимаю плечами. Следователь перелистывает блокнот, открывая старые записи. – «Они выглядят как девушки. Поразительно красивые девушки. Но это монстры. Тело покрыто серым хитином, длинные конечности, когти, в глаза невозможно смотреть, кружится голова», – зачитывает он. Я молчу, мои слова. Действительно, как после такого не упрятать в психушку? – Григорий, вы описывали их так, вы это помните?

Помню… Такое невозможно забыть, но реальность начинает выпадать, погружая в воспоминания. Таблетки! Чертовы таблетки… Сколько можно повторять доку, что от них становится только хуже!

– Григорий Константинович, – зовет док. Бесполезно, терапия помогает, болезненные воспоминания закрыты глубоко в подсознании. Вот только для дела я теперь не более чем кусок мяса. Разум затуманен, реальный мир расплывается перед глазами. – Пациент на нейролептиках, он мало чем сможет помочь, – поясняет Окунев. – Роман Михайлович, Макарову поставлен диагноз шизофренический делирий, фантастически-иллюзорный онейроид. Его разум переворачивает фрагменты реального мира, смешивая с фантастическими представлениями.

– Снимите его с терапии. Если необходимо заключение суда, я достану, – улавливаю я слова следователя. Да, док, сними меня с этих колес, я должен соображать, чтобы выбраться отсюда. Эти дети – мой шанс.

– Роман Михайлович, вы должны понимать, что галлюцинации, вызванные болезнью…

– Послушайте меня, доктор. У меня две пропавшие девочки, няня которых утверждала, что видела нечто подобное. Сегодня утром она повесилась в своей комнате. Макаров – единственный, кто сейчас может помочь отыскать их живыми. Именно он пять лет назад нашел тело дочери. В тот раз было слишком поздно. Мне плевать, какие черти живут в его голове, если будет нужно, я первый протяну им руку, – рычит следователь. – Вам пришлют решение суда по факсу, спасибо за содействие следствию.

– Роман Михайлович, причину аналогичных галлюцинаций можно объяснить психостимуляторами и схожестью определенных образов, – вылетая за Афанасьевым, парирует док.

Брюнетка мягко улыбается, фотографию детей пододвигает.

– Им нужна помощь, и у нас с вами осталось очень мало времени, – мягко, почти шепотом произносит она, покидая изолятор с белыми кожаными стенами.

Глава 2

Фарфоровая кукла

Зеленые деревья с проглядывающей красно-золотой россыпью. Слепящие лучи солнца, от которых приходится закрываться рукой, мелькающая карусель. Это детская площадка в соседнем дворе, за ней парк с березовой рощей, упирающийся в реку. Я узнаю ее из сотен других. Мы часто гуляли здесь с дочерью. Днем в этом месте всегда полно детей, но сейчас никого. Зачем я здесь? Это сон? Тогда почему я осознаю все, что происходит? Смех привлекает внимание, в песочнице кто-то есть. Люська, моя Люська. Темные волосики каштанового отлива, заплетенные в косы. Тонюсенькая шея и зеленое платьице в цветочек, с плотным белым воротничком. Стоп! У Люськи не было такого платья! Это не моя дочь. Девочка сидит спиной ко мне. В руках кукла, старая кукла, таких сейчас не делают. Фарфоровая голова и тряпичное тело. Такие игрушки опасны для детей, можно пораниться.

– Вика, ты опять спряталась! Я больше не играю! – поворачивается малышка. Одна из пропавших девочек. Боже! Как же она походит на Люську! Такая же большеглазая, только челка все портит, у дочки ее нет. Не было… Смотрит прямо на меня, прижимая куклу к груди. – Пряничный домик, няня читала нам эту сказку… Здесь холодно и темно. И Вика, она мне больше не отвечает. Мне страшно. Я хочу к маме и папе. Ты отведешь меня к ним?

– Отведу. – Опускаюсь на колени, протягиваю руку. – Пойдем со мной. Не бойся… – Она доверчиво хватается за ладонь. Я не могу ее подвести, не имею права. Но куда идти? Вокруг нет ни одного дома, только площадка и березовая роща. Выбора нет, с другой стороны парка проход на набережную. Девочка едва плетется, приходится взять ее на руки. Мечусь, кажется, я уже в сотый раз прохожу одно и то же место. Парк небольшой, за это время я не раз обошел его вдоль и поперек. Здесь нет выхода. Ночь сменяет день, грозовое небо, капли дождя. Я устал, больше нет сил…

– Мы заблудились? – спрашивает меня Ника. – Я больше не увижу маму и папу?

– Я тебя найду. Вас обеих… Обещаю, – выдыхаю я, ставлю ребенка на землю. Девочка опускает глаза, на земле ее кукла с разбитой головой. Вот же напасть! Такие игрушки опасны для детей, о чем только родители думают! Ника поворачивает ладошки ко мне, показывая впившиеся осколки.

– Гензель и Гретель, няня читала нам эту сказку, – повторяет она. – Пряничный домик…

Картина растворяется, детская площадка, деревья, все исчезает. Я снова в этой чертовой палате. Сон, это был только сон, но я еще помню запах берез, капли дождя на лице и тепло маленькой ручки, доверчиво сжимающей мою ладонь.

– Пап, ты был в нашем