– А если бы и жил, то у меня в любом случае больная кошка, за которой требуется тщательный уход. Так что выбраться куда-то не так уж и просто.

Все вышесказанное поставило меня в тупик, но оправилась я быстро.

– Ох, мне так жаль. Это, наверное, так тяжело – когда у тебя больное животное, да еще и смерть близкого…

Он нахмурил брови.

– Смерть?

Я взмахнула рукой, указывая на его необычный для здешних мест наряд.

– Разве ты не на похороны приехал?

Губы его сжались в тонкую линию.

– Нет.

– А что тогда привело тебя в город?

– Дружеская поездка. – Молодой человек снова уткнулся взглядом в телефон.

– Ты в гости приехал? – предположила я.

– Меня сюда притащили, – поправил он. – В отпуск.

Последнее слово он произнес с нескрываемым презрением.

Я закатила глаза:

– Да ты что? И тебя оторвали от любимой кошки? Без всякого веского повода – просто чтобы радоваться жизни и веселиться?! Ты вообще уверен, что этот человек – твой друг?

– С каждой секундой уверен в этом все меньше, – ответил он, даже не удостоив меня взглядом.

Работать с таким кадром непросто, но я сдаваться не собиралась.

– Итак, – напирала я. – И что собой представляет этот друг? Он умный? Сексуальный? Обеспеченный?

– Низенький, – ответил молодой человек, не отвлекаясь от чтения. – Громкий. Заткнуть его просто невозможно. Вечно ставит пятна на одежду – причем и на свою, и на мою. У него ужасный вкус, и он плачет, когда на экране крутят рекламу общественного колледжа – знаешь, типа той, где мать-одиночка допоздна сидит за компьютером, а потом засыпает прямо на клавиатуре, и ее сын накидывает ей на плечи плед и улыбается, потому что ужасно ею гордится? Так, что же еще… Ах да. Моя подруга просто без ума от дерьмовых баров, пропахших сальмонеллой. Да я тут даже бутылочное пиво боюсь пить – ты вообще видела, какие в интернете отзывы об этом месте?

– Ты что, издеваешься? – спросила я, скрестив руки на груди.

– Ну, – ответил он, – ты права, сальмонелла ничем не пахнет. Но да, Поппи, ты действительно низкая.

– Алекс! – Я стукнула его по плечу, выходя из образа. – Я тебе вообще-то помочь пытаюсь!

Он потер руку.

– И как же ты пытаешься мне помочь?

– Слушай, я понимаю, что Сара разбила тебе сердце, но пора уже с этим кончать. Когда к тебе подходит горячая девчонка, последнее, о чем ты должен рассказывать, – это о своих созависимых отношениях с этой сволочной кошкой!

– Во-первых, Фланнери О’Коннор не сволочная, – поправил Алекс. – Она застенчивая.

– Она – чистое зло.

– Ты ей просто не нравишься, – настаивал он. – Потому что ты выглядишь как типичная собачница.

– Я просто пыталась ее погладить! Зачем тебе вообще кошка, которая не любит, чтобы ее гладили?

– Ей нравятся, когда ее гладят, – ответил Алекс. – Но каждый раз, когда ты ее видишь, глаза у тебя загораются, словно у голодного волка…

– Вовсе нет.

– Поппи, – сказал он. – Когда ты видишь что угодно, глаза у тебя загораются, как у голодного волка.

Как раз в это время бармен наконец-то принес коктейль, который я заказала перед тем как удалиться в туалет.

– Мисс? – окликнул он меня. – Ваша «Маргарита».

Запотевший бокал скользнул вдоль по барной стойке, и мое пересохшее горло сжалось от предвкушения. Я тут же подхватила бокал, да так быстро, что изрядное количество текилы выплеснулось через край. Алекс дернул меня за вторую руку сверхъестественно быстрым, тщательно отработанным движением – и только это спасло меня от того, чтобы облиться коктейлем.

– Видишь? Прямо как голодный волк, – сказал Алекс тихим серьезным голосом. Он всегда говорит именно так – за исключением тех чрезвычайно редких, прямо-таки священных ночей, когда наружу прорывается Чудак Алекс и мне выпадает честь наблюдать, как он валяется на полу в караоке, фальшиво всхлипывая в микрофон, песочного цвета волосы торчат в разные стороны, а помятая рубашка давно выбилась из брюк. Просто гипотетическая ситуация. В точности произошедшая некоторое время назад.

Алекс Нильсен – воплощенная сдержанность. В этом высоком, широкоплечем, вечно ссутуленном мужчине воедино сплетается благородный стоицизм (естественное последствие, когда твой овдовевший отец – самый нервный человек на свете, а ты вдобавок еще и старший ребенок в семье) и богатый опыт смирения (не менее естественное последствие строгого религиозного воспитания, с детства вступавшего в противоречие с самой глубокой страстью Алекса, а именно – с наукой). А еще он самый чудаковатый, бестолковый и мягкосердечный дурень, которого я только встречала.

Я отпила глоток «Маргариты» и замычала от удовольствия.

– Вылитая собака в человеческом обличье, – пробормотал Алекс себе под нос, возвращаясь к своей книге. Я неодобрительно фыркнула и сделала еще один глоток.

– Кстати говоря, здешняя «Маргарита» процентов на девяносто состоит из чистой текилы. Так что посоветуй этим своим неутомимым комментаторам в интернете засунуть претензии куда подальше. Да и сальмонеллой тут совсем не пахнет.

Я еще раз приложилась к бокалу и села на стул боком, повернувшись лицом к Алексу. Наши колени соприкоснулись. Мне нравится, как он всегда садится, когда мы идем куда-нибудь вместе – лицо его обращено к барной стойке, но длинные ноги вытянуты в мою сторону. Словно он приоткрывает какую-то секретную дверь своей души, и путь к ней известен только мне. И дверь эта, конечно, ведет не к сдержанному, серьезному, никогда не улыбающемуся Алексу, а к Алексу-Чудаку. Тому Алексу, который год за годом ездит со мной в отпуск, хотя он ненавидит самолеты, презирает перемены и не выносит спать на любой подушке, кроме своей домашней.

И мне нравится, что каждый раз, когда мы идем в бар, Алекс всегда садится за барную стойку, потому что он знает, что я люблю сидеть именно здесь. А ведь он как-то раз признался, что ужасно нервничает, потому что ему постоянно кажется, будто он смотрит на барменов то слишком долго, то, наоборот, излишне избегает встречаться взглядами.

Честно говоря, мне нравится (а иногда и вызывает обожание) почти все в моем лучшем друге Алексе Нильсене. Я хочу, чтобы он был счастлив, и хоть мне никогда не нравились его девушки – и особенно меня раздражала его последняя бывшая, Сара, – я знаю, что теперь на мне лежит ответственность. Нельзя позволить Алексу превратиться в затворника только потому, что ему разбили сердце. В конце концов, для меня бы он сделал – и уже делал! – ровным счетом то же самое.

– Ну что, – спросила я. – Начнем сначала? Я буду сексуальной незнакомкой в баре, а