равнодушен к разговору, продолжая созерцать шнурки на своих кроссовках. С тех пор как он пробил эйс, счёт начал выравниваться, позволив им соскочить. Хотя победа, кажется, мучила его даже больше, чем сама игра. Как будто он не считал себя заслуживающим прощения. Пименов пожалел, что не взял с собой подаренный женой коньяк, но дежурная бутылка водки у него в ящике точно была.

— Из сострадания, — Гусев обернулся и карикатурно улыбнулся, обнажив безупречно белые зубы, — вы задолбали на дне турнирной таблицы висеть. Надо же было кому-то начать вас тащить.

Пименов хмыкнул. Якушев опустил глаза. Щагин с Васильчиковым вернулись к усердному укладыванию вещей. Михеев не отреагировал — шнурки не отпускали. Спорить с Гусевым было бессмысленно. С его появлением команда действительно начала ползти вверх по таблице, медленно, но неотвратимо приближаясь к лидеру лиги — команде Мексики. Вот только когда тебя тянут за волосы вверх — это больно, даже если тем самым из болота спасают.

Свеча

— Серёжа…

Тёплое облачко прижимается, обволакивает. Просыпаться совсем не хочется, хочется лежать вот так, на животе, под тяжестью женских рук, под мягкостью груди, забыв обо всём. Вселенная существует только здесь и сейчас — вот она, накрытая одеялом, подсвеченная нежностью, пахнущая лавандой и Катей.

— Серёж…

Ласковые пальчики щекотят затылок. Промямлив что-то бархатно-сонное, Сергей поворачивается к жене и даже открывает один глаз.

— Что, Лучик? Пора вставать?

Катя улыбается, украшая мир, лукаво щурится, кивает. Длинные русые волосы рассыпаются по подушке, добавляя сходства с солнышком, распустившим нарисованные детской рукой лучи.

— Вечером на концерт придёшь?

Танцы для Кати — всё. Жизнь, воздух, душа, любовь. Она танцует так самоотверженно и беззаветно, как будто каждое выступление для неё — главное, последнее, и нельзя не выложиться до конца. Нужно, дóлжно успеть рассказать за пару минут всё. Выразить целый мир, все эмоции, переживания, чувства. Заставить восхищаться, любоваться, плакать даже самого искушённого зрителя в зале. Всё её существо переполнено танцами настолько, что Сергей удивляется, как же ему вообще удалось отвоевать для себя хоть немного места? Уместиться в Катином сердце где-то между па и антре. Или как их там…

— Угу… — Сергей для убедительности кивает, — разгоню всех с совещания к чертям собачьим и приду.

— Ну, Серёж… — Катя обиженно надувает губки, — ты же знаешь, как для меня это важно.

Нарочито капризные губы заставляют его открыть второй глаз. Если она ещё и потянется так, как умеет, по-кошачьи, то ни о чём другом он уже думать не сможет. И совещанию точно придёт конец. А то и целому рабочему дню.

Как будто прочитав его мысли, Катя начинает тянуться.

— Пе-ервое выступление на конкурсе. К нему я столько лет шла…

Да ладно, в конце концов, директор он или нет? Начальство не опаздывает, оно задерживается.

Разговаривать дальше становится несколько проблематично. Кажется, ему надо сказать Кате что-то важное и очень срочно.

Не сейчас.

Морита

Это был очень простой мяч. Совершенно детский, медленно и предсказуемо летящий, бери — не хочу. И Щагин не взял. Какого чёрта?

Гусев пригляделся. На той стороне, в зоне подачи, стояла какая-то старуха. Сухая и сморщенная, как выжатый лимон, в идиотском беретике на седых волосах, собранных, по случаю игры, в тощий белый пучок. Обернулся на Щагина. Тот вёл себя как дерево: двигался невпопад, руками размахивал, что-то шептал под нос…. Как будто одной полноты мало, чтобы не походить на волейболиста от слова совсем. Дав сигнал судье о тайм-ауте, Гусев подошёл к Щагину и на ходу, без замаха, заехал ему в челюсть.

— Слабак! — Не сказал, а выплюнул связующий, — от старухи мяч не смог взять!

Щагин шмыгнул и разревелся.

— Я не виноват! Это… это… это… бабушка…

Призракам не нужны ни скорость, ни техника, ни физические данные, чтобы играть. Сила и сложность подачи зависит от степени вины, которую испытывает перед мёртвым соперником живой игрок. От степени обиды, с которой ушёл на ту сторону умерший. Настоящих волейболистов в лиге призраков ждут с распростёртыми объятиями — хорошая техника и физическая подготовка дают большую фору. Но решающим фактором для приёма в команду всегда была связь с потусторонним миром. Именно она дала место в лиге таким спортсменам, как толстый, но шустрый Щагин, медлительный, но с мощным ударом Якушев, не слишком техничный Васильчиков или поздно пришедший в волейбол Гусев. Воротилы от бизнеса зарабатывали миллиарды, снимая и показывая матчи, в которых игроки боролись за очки не друг с другом, а с призраками прошлого, чужого или своего. Последнее было особенно интересно — букмекеры принимали ставки буквально на каждую подачу, а не только на сам факт, будет ли в команде соперника «свой» призрак. И сейчас Щагин своей истерикой отрабатывал миллионы просмотров, лайков и гонораров.

— Соберись! — Гусев сделал замах, но бить не стал, со злым удовлетворением наблюдая, как съёжился напуганный либеро, — это всего лишь мёртвая старуха! А ты живой, взрослый мужик!

Щагин посмотрел на связующего так, как будто впервые увидел. Будь это профессиональная лига, Гусев бы просто отправил либеро на скамейку, поставив вместо него второго блокирующего, и они спокойно играли бы дальше по классической схеме пять-один. Но в этой игре были свои расстановки, только шесть человек и никаких замен. Вокруг собралась вся команда, и надо было срочно что-то решать.

— Чего уставились? — Гусев накинулся на остальных, — заборы ставим! Там половина игроков — ручные! Поджигаем шнурки, зачехляем, атакуем волнами!

Пименов покачал головой, но ничего не сказал. Развернулся вместе с другими и вернулся в свою зону. Только Щагин остался на месте — он сегодня не игрок. Насчёт тактики связующий скорее всего прав, а насчёт остального.… Играть против незнакомых белёсых фантомов, отрабатывая чужие ошибки, отбиваясь от неведомых обвинений, — ещё куда ни шло. Но когда соперник буквально выводит из игры одного из живых, а бывает, что и двух, и заменить их нельзя… А ведь чем выше рейтинг команды, тем больше вероятность встретить среди гостей кого-то из «своих».

Свисток. Жёлтый светящийся шар планером полетел к сетке.

Диг

Катя танцует. Нет, не так — она заполняет всю сцену, разрезает её, ураганом закручивает вокруг воздух, свет прожекторов, внимание зрителей. Каждую молекулу, каждый атом, волну, частицу. Словно маг, она создаёт целый мир, погружает в него, влюбляет, а затем разрушает. Заставляет чувствовать всё: любопытство, восхищение, радость, гнев, печаль, скорбь. Поджигает, раздувает, тушит, замораживает, уничтожает, возрождает и влюбляет снова. Отдавая себя целиком, она живёт здесь, только здесь и