Впервые о предполагаемой поездке Элизабет на запад Кейт услышала в прошлом июле. Спенсеры тоже ехали в отпуск и по пути остановились на ночевку в Коннектикуте. Вечером женщины прогуливались по берегу – они делали так всегда, когда Кейт навещала подругу. Тогда Элизабет и упомянула о подарке от Дейва ко дню рождения – недельной экскурсии в мастерскую живописи. Появилась возможность, сказала она, познакомиться с мексиканским художником, известным своими абстрактными пейзажами, настоящим гуру, почти никогда не покидавшим Оахаку. О своих планах Элизабет говорила воодушевленно, взволнованно жестикулируя, и все перебирала, как четки, нитку сушеной водоросли.

Видеть ее, обычно невозмутимую, такой беспокойной и встревоженной было непривычно и даже странно. Эту поездку Элизабет называла подарком на сорокалетие, выпрошенным два года назад у Дейва, и уже нашла на девятое августа недорогой рейс из аэропорта Кеннеди в Лос-Анджелес. В ста двадцати милях к востоку от него находится национальный парк «Дерево Джошуа», Джошуа-Три, и Элизабет предвкушала, как поедет туда на машине, одна. Надо подзарядить батарейки, сказала она, и нитка водоросли в ее руках с треском лопнула.

Тогда Кейт удивилась. Элизабет почти никуда не ездила и какого-то особенного интереса к путешествиям никогда не проявляла. Кейт знала, что до замужества подруга увлекалась живописью и даже теперь время от времени брала в руки кисть, но полузабытое хобби никак не предполагало поездку через всю страну и расставание с малышкой.

В тот день Кейт видела Элизабет в последний раз. Ее самолет так и не улетел дальше Квинса. «Несчастный случай, – объяснили официальные лица, – невероятное стечение обстоятельств: неблагоприятный ветер, непослушный руль, ошибка пилота». Обстоятельства полета и причины, по которым Элизабет оказалась на борту именно этого самолета, отошли в тень после всего случившегося в сентябре.

Стоял июнь, но на двери дома Мартинов все еще висели выцветшие на солнце, посеревшие сердечки «валентинок». Дейв распахнул дверь перед поднимавшейся по ступенькам Кейт, следом за ней шел Крис с детьми.

– Радость моя, с каждым разом ты все хорошеешь. Вашингтон явно идет тебе на пользу. Подойди-ка, дай я тебя обниму.

Объятия оказались широкими и крепкими, больше похожими на хватку квотербека[2], чем отставного гольфиста средней руки. Ему практически никогда не удавалось подняться в верхнюю часть таблицы. Сам он обычно говорил, что быть великим спортсменом может лишь тот, кто постоянно держит себя в узде, а такое испытание не для него.

Каждый раз, когда Дейв произносил это, Кейт как будто слышала победную барабанную дробь.

Она высвободилась из объятий, осторожно похлопав его по спине и выразив тем самым поддержку, не прибегая к обычным в таких случаях избитым фразам. Легкий кивок показал, что он ценит участие. Кейт перевела взгляд на Джону.

– Смотрите, как вытянулся! Это потому, что ты уже не ходишь в детский сад?

Она отступила немного в сторону, пропуская Криса и детей.

– Дети, вы же помните Джону? Мы отдали ему наших золотых рыбок, когда переезжали…

Дети стояли молча. Год прошел с тех пор, как они приезжали сюда в последний раз, и уже почти два со времени переезда – вечность для тех, чья память – шесть лет и четыре года.

– Привет, дружок, – сказал Крис, поднимая руку с раскрытой ладонью. Когда ответного жеста не последовало, он опустил ее и потрепал мальчика по голове. – Давненько, парни, мы с вами не виделись! Ну как вы тут?

– Хорошо. – Джона посмотрел на него, щурясь в послеполуденном свете. Пустоту, где когда-то был передний зуб, уже начинал прорезать слегка зазубренный краешек нового, растущего зуба. – А вы знаете, что моя мама умерла?

Рука Криса все еще лежала на голове мальчика; Дейв опустил глаза к полу.

Кейт ждала, что он как-то успокоит сына, скажет, что в этом нет ничего необычного, что это тоже часть жизни. Однако Дейв продолжал изучать порог, впившись скрюченными пальцами ног в деревянные половицы.

Крис нагнулся так, чтобы его глаза оказались на одном уровне с глазами мальчика, и присел, сложив руки на коленях.

– Знаю, дружок. И мне правда очень жаль. Моя мама тоже умерла. Тяжело, да?

– Да, – откликнулся Джона. – Теперь она на небесах и может заботиться о папиной собаке. И я хочу…

Со стороны кухни донеслись механические звуки – не то музыкального инструмента, не то видеоигры, – и мальчик оглянулся, прикидывая, кто из сестер и с чем сейчас играет.

– Я только хочу…

Кейт и Крис ждали с напряженными улыбками. Пожеланий у него могло быть много, да только адресовать их некому. Мальчик стоял, то втягивая, то вытягивая руку из рукава рубашки, как будто потерял ход мысли или уже забыл, что собирался сказать.

– Папа сказал, что мы на мой день рождения поедем в Диснейленд. Правда, пап?

Дейв вскинул голову, словно очнувшись ото сна.

– Конечно. Непременно поедем.

Он положил руку на плечо сына и натянуто улыбнулся.

– Ну все. Давай зови наших друзей в дом да предложи чего-нибудь перекусить, а не забалтывай на пороге.

Летом дом Мартинов часто становился площадкой для обеденных встреч, когда малыши возились в песочнице, а приглядывавшие за ними родители потягивали прохладительное. Задний двор был устроен идеально: дети находились внутри огражденного пространства и в полной безопасности, но при этом не чувствовали себя в заточении. Незамысловатые качели не требовали от родителей особой бдительности и в то же время позволяли детишкам чувствовать себя почти независимыми, не мешая проявлению некоторой вольности. Родителям никогда не приходило в голову отказаться от приглашения на пикник у Мартинов, поскольку это было то редчайшее место, где безмятежно сосуществовали миры играющих детей и беседующих взрослых. Порой казалось, что здесь и комаров намного меньше, чем где-либо по соседству. В общем, это было совершенно очаровательное местечко, укреплявшее ощущение того, что Господь милостив к Мартинам.

Крис стоял у гриля и выскребал щеткой со стальной щетиной пригоревшие к решетке кусочки гамбургеров, его спина напоминала Кейт о том, что после нескольких часов разговоров ни о чем ей пора закругляться. Дейв сидел с банкой пива в шезлонге, вытянув ноги и поглядывая на играющих в прятки детей. Когда кто-то из них оказывался поблизости (из Мартинов или Спенсеров – неважно), он хватал бегуна за руку или за ногу. И пусть его игривость била чуточку через край, дети или не осознавали этого, или просто не обращали внимания. Кейт сидела на веранде посреди всего этого шума и молчала. Ощущение потери непременного участника подобных собраний повисло над двориком, словно туман, меняя вид и восприятие привычных вещей.

Она оглядела знакомый двор. Там, где всегда росли помидоры, теперь зеленым хохолком торчали сорняки. Сетка для роз все так же тянулась по стене дома, не замечая, что садовницы уже нет. Кованая скамейка, треснувшая после того первого сезона, когда ее оставили зимовать на улице, стояла на прежнем месте. На ней они сидели, когда Элизабет сообщила, что снова беременна. В тот момент Кейт испытала такой прилив радости, словно сама должна была подарить новую жизнь. Теперь, тринадцать месяцев спустя, Эмили уже вышла из ползункового возраста и начинала ходить. Кейт держала ее на коленях – маленькую теплую крепышку, и мягкие волосики щекотали ей щеку.