– А ну брось, – скомандовал я, и голос мой прозвучал бесстрастно, предупреждая, что сейчас будет вершиться карающая справедливость.

– Шутишь, – сказал Дюк, но теперь уже не столь уверенно.

– Подойди-ка сюда, Дюк. И ты, Брак.

В закрытые ставни громко стучал весенний дождь, а иначе бы в трактире повисла напряжённая тишина. В камине, дымя, потрескивало пламя. Оба неудавшихся насильника спустились обратно, бросив плачущую девчонку валяться на верхних ступенях лестницы. Выглядела она лет на шестнадцать или семнадцать, не больше, едва ли не вдвое меня младше.

Я ощутил на себе взгляды Анны и всех остальных бойцов. Ради такого зрелища они отставили в сторону кружки и бутылки. Даже Лука Жирный оторвался от своего пива, а его-то непросто было заставить не пить. В отряде сообразили – случился какой-то косяк, а когда кто-то косячит, на лице у меня всегда читается карающая справедливость. Анна теперь взирала на меня с опаской. Сэр Эланд, лжерыцарь, стоял и поглядывал на всех со всегдашней своей усмешкой, но сейчас и он наблюдал за мной. Билли Байстрюк был уже наполовину пьян, но ему-то всего двенадцать, и, видимо, стоит простить парнишке, что пить он не умеет. Григ, Котелок и Чёрный Билли просто смотрели, что же будет дальше.

Я встретился с Дюком взглядом и указал на испачканный дощатый пол перед собой.

– Сюда подойди. Немедленно.

В камине треснуло полено, отчего Сэм Простак подскочил. Дюк злобно на меня зыркнул, но подчинился, Брак проследовал ему в кильватер, словно небольшая лодочка за военным галеоном.

– Вдуть кому-нибудь хочется, а, Дюк? – спросил я.

Дюк был крупнее меня, здоровенный и страхолюдный.

Дюк-Пиздюк, как его прозвали в отряде, но исключительно за глаза. Его кольчуга плотно обтягивала могучую бочкообразную грудь под жилеткой из вываренной кожи. На свирепеющем лице проступили синюшно-багровые шрамы. Припомнилось мне, как он заработал эти шрамы в Абингоне, прорубаясь через пролом в западной стене, когда пала цитадель. Дюк провел свой взвод по горному хребту из трупов, не заметив, что их поджидают лучники. Тут и продырявило ему щёку стрелой, чтоб не лез, куда не просят. Он же, Дюк, продолжал биться, разбрызгивая кровь и раскидывая во все стороны зубы, всё лупил своей палицей кого по башке, кого по плечам, кого по яйцам. Круша и громя, прорубался вперёд. Грубая сила и тяжёлая палица – так и расчищал себе Дюк-Пиздюк весь жизненный путь. Дюк был героем войны. Только ведь я тоже.

– Ясное дело, хочется вдуть, – ответил Дюк. – А кому не хочется-то?

– Хочется вдуть, говоришь, а, Дюк? – повторил я, но на этот раз уже тихо и ласково.

Все в отряде знали меня уже достаточно, чтобы понимать, что предвещает этот тон. А предвещал этот тон, что дьявол во мне пробудился, и вот сейчас будет вершиться карающая справедливость, скоро и неотвратимо. Дюк пьян, но не в стельку, а настолько, чтобы хотелось насиловать и драться, и я знал, что выполнять приказ он отнюдь не собирается. Не сейчас.

– Да, едрить-колотить, хочется! – ответил он.

Я Дюка не любил. Никогда не любил, по правде сказать, но солдатом Дюк был отменным. В Абингоне мне нужны были хорошие солдаты. А теперь мне нужны хорошие люди, и лишь одной Госпоже известно, что первое совсем не всегда подразумевает второе.

– Подойди сюда, – повторил я. – Хочется вдуть, так подойди да мне вот и вдуй.

Я удержал взгляд Дюка. При других обстоятельствах я бы не стал поворачиваться к нему задом. Случись на моём месте кто-нибудь другой, какой-нибудь сельский паренёк, то сомневаюсь, что Дюк стал бы привередничать. Любая дырка – она дырка и есть, и если он мог присунуть туда свой стручок, то иного ему и не требовалось.

– Томас… – начала Анна, только было уже поздно, и, кажется, она это поняла.

Пояс мой оттягивали Плакальщицы. Это была пара искусно выделанных коротких мечей, которую я снял с мёртвого полковника после Абингонской битвы. Я нарёк их Пощадой и Укоризной. И в отряде у меня не понаслышке знали, что вытворяют эти Плакальщицы у меня в руках.

– Не дело это – служанок насиловать, нехорошо, – произнёс Чёрный Билли. Потом пихнул локтем соседа: – Скажи, Григ?

Григ хмыкнул, но промолчал. Он, Григ, был не особенно разговорчив.

– Ради Госпожи нашей, – промямлил Брак, переминаясь с ноги на ногу по пропитанным пивом опилкам, покуда Дюк неотрывно глядел на меня. – Мы ведь просто повеселиться немного хотели, только и всего.

– Так чего же у неё вид такой невесёлый? – спросил я.

Дюк увидел, как я указал на девушку, увидел, что взгляд мой от него оторвался, и улучил момент. Я этого ждал, даром что надеялся – у Дюка достанет ума такого не делать. Он, Дюк, был быстр, а ещё свиреп, но никак нельзя было сказать, что умён. Он ринулся ко мне, вынимая из-за пояса длинный нож. Я присел, развернулся, одним движением выхватил из ножен Укоризну и наотмашь полоснул клинком ему по горлу. Брызнула красная пена, изо рта у Дюка с бульканьем посыпались проклятья.

Я почувствовал, что на меня смотрит Билли Байстрюк.

– Красиво, чёрт возьми, – проговорил он ещё по-детски тонким голосом и осушил кружку до дна.

– Ебать, – охнул Брак.

– Вам же этого и надо было, Брак, – говорю я. – Так предложение ещё в силе. Вот тебе мой зад, пользуйся, если сможешь.

Он взглянул на меня, затем на Дюка, истекающего кровью на полу, затем прикинул на глаз длину не обсохшего ещё клинка у меня в руке. Отрицательно мотнул головой – что ж, этого я и ждал. Брак был подручным Дюка, но было ему всего-то двадцать лет, и был он храбр, но только под защитой начальника.

– Не-е-е, – наконец протянул он. – Что-то уже неохота.

– А мне так не казалось, – ответил я.

Неясно, какое место теперь займет Брак у меня в отряде. По правде говоря, мне плевать. Это его личное дело. Моё дело – быть главным, а уж как они там распределят между собой, кто кому подчиняется – сами пускай решают. Все табели о рангах и вертикали подчинения после Абингона канули к чертям, но я всё-таки был капелланом. Это по умолчанию сделало меня главным после того, как командир по дороге домой скончался от ран. Для меня, как и для него, руководить было делом привычным, в отличие от всех остальных.

Сэм Простак довольно долго стоял, глядя на Дюка, затем отвесил ему хорошего пинка, словно желая удостовериться, что тот умер. Дюк и в самом деле умер.

– Что скажет об этом полковник, господин Благ? – спросил Сэм.

– Нет больше никаких полковников, братишка Сэм, – отвечаю я. – Нас расформировали, припоминаешь?

– Рас… чего?

– Это значит, что жалования нам больше не платят, – проворчала Анна.

Она была права. Наш полк – правильный строй из трёх тысяч оплачиваемых убийц – теперь превратился в беспорядочную толпу из трёх тысяч неоплачиваемых убийц. Вышло всё именно так, как и ожидалось.