Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Про-па-дёт, – он го-во-рил, – тво-я буй-на го-лова! Ой, да про-па-дёт…
– Ну тормози же, баран!.. Неужели?!..
Бабка в гарусном платке охнула и выпустила пестерь, а «табачный» мужичок вскочил, раскинув загорелые коричневые руки словно ветви старого дерева. На одной из них Костя заметил причудливый след выжженной татуировки, напоминающий какой-то до боли знакомый символ…
Автобус оторвался от земли, раздался удар и звон стёкол; юношу подбросило, как на трамплине, он полетел головой вперёд и почувствовал, что проваливается в тёмную бездну… Очнулся он, услышав доносившиеся сквозь шум мотора голоса.
– Сосед-то наш, Николаич, всю машину разгрохал! Ремонту не подлежит. Хорошо ещё сам цел остался!
– Там постоянно кто-нибудь разбивается.
– И все одно и то же говорят…
– Близ деревни Шардонемь, – кто-то громко произнёс название, и Костя, окончательно приходя в себя, открыл глаза.
…За окошком проплывали лесистые холмы. «Табачного» старичка уже в автобусе не было; его соседка, повернувшись к сидевшим впереди парням, участвовала в общем разговоре.
– Тогда темнело ведь рано по осени. Он мне сам рассказывал: ехал, ехал, – всё спокойно, а у этой деревни вдруг что-то чёрное, как плащ, или птица с огромными крыльями, на лобовое стекло бросилось!.. Он сделать не может ничего: машина – набок на всём ходу!.. – оживлённо говорил парень в вязаной шапочке, стараясь перекричать дорожный шум.
– Там очень часто такое случается, – вступила в разговор Костина соседка. – С нашей деревни мужик рассказывал: ехал раз, и тоже что-то ему возле Шардонеми померещилось, будто кто-то стоит на дороге. Остановился, выходит, – никого. Сел в машину, а за ним будто кто гонится… Чудом, сказал, не влетел никуда. И больше за руль не садится. То ли место это такое несчастливое, то ли дух там какой-то лесной на шофёров охотится… Надо бы освятить тот участок.
– Ты про Ефимыча? – уточнила придерживавшая пестерь бабка.
– О нём, о нём, – закивала женщина.
– Захар Ефимыч-то ведь и странным стал после этого, – вставила старушка с хвостом.
– Так и есть, Петровна, – поддакнула бабка.
Её пестерь стоял на прежнем месте, аккуратно завязанный, будто и не падал. Водитель молчаливо держал руль и дымил беломориной. «Неужели мне всё приснилось?» – подумал Костя, и его взгляд упал на единственную раздавленную ягоду. «Непонятно», – удивился он и снова задремал.
* * *
Автобус вдруг вырулил круто вправо, фыркнул и резко затормозил на песчаном пятачке, окружённом соснами.
– Ну что?.. Пора выходить – Веркола! – радостно объявил водила.
– Спасибо, спасибо, Володя, – повторяла бабка, приноравливаясь к пестерю.
– Погоди, подмогну! – крикнул водила.
– Да я уж попривыкла, Володечка. Ты вон лучше Петровне пособи: у неё там потяжелее будет, – отозвалась старушка.
Костя взял у неё пестерь, а водитель тем временем, выскочив из автобуса, принялся помогать соседке «табачного» старичка вынести здоровенную сумку.
– Что везёшь-то, Петровна? Кабыть не кирпичи? – протянул он, обнажая коричневые пеньки зубов.
– Да всё по мелочи, Володя. Я ж в Карпогоры ездила. У нас ведь не купить ничего, сам, поди, знаешь, – выпалила она скороговоркой.
– Ну, Пахом, другорядь когда? – спросил водила у сутулого мужичка, отвернувшись от запасливой старушонки.
– А ты, парень, чей будешь? – услышал Костя.
На него пристально смотрела бабка, хозяйка пестеря.
– Так… погостить приехал, – помедлив, ответил он.
– К родным, чай, приехал? – уточнила Петровна.
– Да нет, так…
Старушки удивлённо уставились на паренька.
– К кому приехал-то, сынок? Я здесь всех знаю, – продолжала расспрашивать неугомонная бабка, не сводя с него любопытных глаз.
– Подай-ка ей, молодой человек, пестерь, – пришла на выручку женщина в очках, сидевшая рядом с ним в автобусе.
– А какая у вас ягода? – поинтересовался Костя, подавая пестерь.
– Как какая? Морошка, – в один голос ответили женщины.
– Морошки, что ль, не видал никогда? – удивилась Петровна, от чего Костя ещё больше смутился.
– А всё же к кому ты приехал, я не поняла? – не унималась любопытная бабка.
– Просто так, ни к кому. Посмотреть я приехал деревню.
– Чиво смотреть? У нас и смотреть здесь-то нецево…
Брови бабки поползли вверх, а глаза округлились.
– Да отступись ты от него, Фоминична! – крикнул хрипловато водитель автобуса. – Есть у нас что повидать. Есть! И музей у нас здесь великолепный, и монастырь заодно посмотрит. Только вот ночевать где собрался, милок?
Костя посмотрел на водителя.
– Сам не знаю. Здесь есть гостиница?
– Гостиницы нет, – сказала его бывшая соседка.
– Была, так закрыли лет как с десять. Всё им бы позакрывать!.. Раньше ферма была, скотобаза… А счас – всё развалили… Живём-то благодаря музею, да так – кто чем… Кто калымит, кто хозяйством спасается, – сплюнув, махнул рукой водитель. – Ты, парень, вот чего: иди вверх туда, в сторону угора, – там Абрамовское печище[2] есть: увидишь, старинный дом стоит, ему лет двести уже. Ну, не двести – сто пятьдесят будет, с конём деревянным. Вот туда постучись, там женщина живёт, у нас здесь, в музее, работает. Авось пустит, гляди… Добрая она: всех пускает переночевать-то… – И, немного помолчав, добавил: – Фёдора Абрамова, писателя, нашего земляка, знаешь небось? Так это его родственники.
Костя пожал руку водителю, вскинул на плечо сумку и бодро зашагал по безлюдной деревенской улице, поднимавшейся в угор, темнеющий на фоне розового заката. Бабы по-прежнему стояли у автобуса, удивлённо смотрели ему вслед и судачили.
– Пусть поездит. Молодой ещё. Пусть повидает, – задумчиво сказал водитель.
Бабы не спешили расходиться. Они ещё что-то обсуждали, но Костя давно их не слышал. Он быстро шёл по дороге, успевая замечать неяркую красоту здешних мест. Стояла белая ночь; в её прозрачном свете к природным цветам примешивалась сиреневая дымка.
Проступавшие сквозь лёгкий туман старинные силуэты деревянных домов, амбаров, бань отдавали лёгкой синевой и рождали ощущение призрачности…
Разлившееся в поднебесье малиновое марево заката висело над дорогой.
«Дом с деревянным конём… Где он?.. А если не пустят?» – думал юноша.