Аккомпанементом ей служила заунывная песня, исполнитель которой стоял, потупив взор. Танцовщица продолжала свой чарующий танец. Даже если она и слышала музыку, то не осознавала этого, пребывая в состоянии некоего транса, и даже если она и ощущала присутствие публики, то никак не давала этого понять зрителям. Выражение ее чувственного лица было сосредоточенным, взгляд обращен в иные, лишь ей доступные миры. Платье под мышками потемнело, а на бровях выступили капельки пота, когда она закружилась еще быстрее, быстрее и быстрее.

Танец закончился так же, как и начался: девушка решительно топнула ногой — все. Руки подняты над головой, взгляд обращен к низкому сводчатому потолку. Никаких аплодисментов от благодарной публики. А если бы они и раздались, девушка, вероятно, их бы и не заметила. В помещении стало жарко, и зрители на передних рядах чувствовали исходивший от танцовщицы резкий запах — смесь благовоний и пота.

Не успела одна сойти со сцены, как другая уже заняла ее место. Вторая танцовщица горела каким-то нетерпением, хотя и боролась с ним. Еще больше черных пятен заплясало перед глазами у публики — на этот раз на алом фоне. Вьющиеся черные волосы каскадом ниспадали на лицо цыганки, на котором сияли четко очерченные арабские глаза. На этот раз не было никаких кастаньет, лишь бесконечная чечетка: тра-та-та, тра-та-та-та, тра-та-та-та…

Движения с пятки на носок и обратно казались невероятно быстрыми. От ударов тяжелых черных туфель, их прочных каблуков и стальных носков сцена вибрировала. Вероятно, колени танцовщицы поглотили тысячу ударных волн. На какое-то мгновение певец замолчал, опустив глаза, как будто взгляд этих прекрасных черных очей превратил его в камень. Невозможно было определить, кто задает ритм — гитарист или танцовщица. Они исполняли свои партии в унисон, как одну. Словно дразня его, она рывком подняла тяжелый подол своей юбки, выставив напоказ стройные ноги в черных чулках, чтобы стали заметны скорость и ритм их движения. Музыка взлетела в крещендо, девушка закружилась волчком, словно арабский пляшущий дервиш. Роза, небрежно заправленная в волосы, полетела в зал, к зрителям. Девушка даже не попыталась ее вернуть — она ушла со сцены, едва цветок коснулся пола. Во время выступления танцовщица была полностью погружена в себя, однако в танце было столько неприкрытой самонадеянности, сколько зрителям еще не приходилось видеть. Первая танцовщица и гитарист вышли вслед за ней из пещеры, их лица, несмотря на бурю оваций, ничего не выражали — разве что полное равнодушие к публике.

Прежде чем представление закончилось, выступили еще шесть танцовщиков, и каждый показывал те же волнующие чувства: страсть, гнев, печаль. Среди них — мужчина, движения которого были откровенно дразнящими, как у проститутки; девушка, изобразившая сильную боль, никак не вяжущуюся с ее молодостью; старуха, на чьем морщинистом лице были запечатлены семьдесят лет страданий.

Наконец, когда все исполнители покинули сцену, вспыхнул свет. Направляясь к выходу, зрители могли видеть артистов, сидевших в маленькой задней комнатке: они ругались, курили, пили дешевый виски из наполненных до краев высоких бокалов. У них оставалось еще сорок пять минут до следующего выступления.

В помещении с низким потолком уже было не продохнуть, оно пропахло винными парами, а потом и удушливым ароматом сигар, так что зрители с наслаждением вдохнули прохладный ночной воздух, чистота и прозрачность которого напомнили им, что совсем недалеко отсюда находятся горы.

— Удивительное зрелище! — сказала Соня своей подруге. Она не могла подобрать слов, чтобы описать переполнявшие ее чувства, поэтому «удивительное» показалось ей наиболее подходящим эпитетом.

— Да, — согласилась Мэгги, — и такое возбуждающее!

— Ты верно подметила, — подхватила Соня. — Именно возбуждающее. Я ожидала совсем другого.

— А эти девушки — они казались не очень-то счастливыми, согласна?

Соня не стала отвечать. Фламенко, безусловно, имеет мало общего со счастьем. Уж это-то за последние два часа она поняла.

Они возвращались по вымощенным булыжником улочкам к центру Гранады и оказались в старом мусульманском квартале — Альбайсине. От карты было мало толку: маленькие переулки вряд ли имели названия, а иногда даже заканчивались несколькими узкими ступенями.

Подружки вновь воспрянули духом, когда повернули за угол и вышли прямо к крепости Альгамбра. И хотя уже перевалило за полночь, мягкое янтарное свечение, заливавшее дома, едва не заставило их поверить, будто солнце еще не спряталось за горизонт. Зубчатые башенки, чернеющие на фоне безоблачного неба, делали Альгамбру похожей на дворец из «Тысячи и одной ночи».

Взявшись за руки, женщины молча спускались по холму. Черноволосая полная Мэгги замедляла шаг, чтобы идти в ногу с Соней. Так уж было заведено у этих закадычных подруг, внешне совершенно не похожих друг на друга. Слова были лишними. Сейчас стук их каблуков по гравию, четкий, как хлопок в ладоши и треск кастаньет танцовщиц фламенко, больше соответствовал моменту, чем звук человеческого голоса.

Была среда, конец февраля. Соня и Мэгги приехали всего несколько часов назад, но уже по пути из аэропорта Гранада околдовала Соню. Зимний закат придал городу отчетливые очертания, оставив видневшиеся вдали заснеженные пики в загадочной полутьме. Когда такси неслось по автостраде, женщины мельком увидели геометрический узор Альгамбры. Казалось, крепость царит над всем городом.

Наконец они въехали в центр Гранады. Таксист чуть сбавил скорость, и теперь пассажирки могли любоваться великолепными площадями, роскошными зданиями и редкими величественными фонтанами, пока машина не свернула на узкую, мощенную брусчаткой улицу, которая тянулась через весь город.

Несмотря на то что мать Сони родилась в Испании, она лишь дважды бывала в этой стране, и оба раза на морских курортах Коста-дель-Соль, загорала на бескрайних пляжах, где пенился прибой. Там круглый год было лето, а в ресторанчиках подавали блюда, привычные для англичан и немцев, которых там было множество. Расположенные неподалеку и очень гармонирующие друг с другом виллы с богато украшенными колоннами и причудливыми коваными перилами казались такими близкими и в то же время такими далекими от города с его запутанными улочками и диковинными зданиями, построенными много веков назад.

Гранада была городом, насыщенным неизвестными запахами, где причудливо смешивалось древнее и современное. Кафе были переполнены местными жителями, в витринах лежали горы маленьких блестящих булочек, которыми торговали серьезные мужчины, с достоинством предлагая свой товар, на окнах маленьких квартир жилых домов висели грязные занавески, а на балконах — мокрые простыни. «Тут все настоящее, — подумала Соня, — ничего наносного».

Они то и дело поворачивали — налево, направо, направо, налево и опять налево, — как будто стремились приехать именно в то место, откуда начали свой путь. Движение на узеньких улочках было односторонним, и им чудом удалось избежать столкновения с мопедом, который на большой скорости несся навстречу. Пешеходы, явно подвергая себя опасности, шли не по тротуару, а по проезжей части. Только водителю такси было под силу преодолеть этот сложный лабиринт. На зеркале заднего вида болтались четки, которые стучали о ветровое стекло, а Дева Мария кротко взирала на них с иконки на лобовом стекле. За все время пути они не попали в аварию — значит, икона действительно хранила их.