В полночь подали сигары.

— Угощайтесь, — уговаривал Джеймс, передавая по кругу ящик с настоящими гаванскими сигарами, — гарантировано, что их скручивали девственницы между своими бедрами!

И хотя мужчины уже тысячу раз слышали эту присказку, все захохотали.

Джеймсу, консервативному сорокашестилетнему банкиру, подобный вечер казался идеальным: чинным, респектабельным, таким, какой понравился бы его родителям. По правде говоря, он совсем не отличался от тех приемов, которые устраивали мистер и миссис Камерон-старшие. Джеймс однажды признался Соне, что помнит, как сидел на лестничной площадке и смотрел сквозь прутья перил, пытаясь уловить обрывки беседы и взрывы смеха, которые доносились из гостиной, когда дверь ненадолго приоткрывалась. Он наблюдал, как мать снует из столовой на кухню и обратно, подавая на стол супницы или сотейники с плотно заставленной тележки. В детстве его бдение на лестнице заканчивалось задолго до того, как гости расходились, но ощущение праздника навсегда осталось в его памяти. Соня иногда задавалась вопросами: неужели родители мужа ругались из-за горы грязных тарелок после приема и часто ли его мать в два часа ночи без сил валилась на кровать рядом с храпящим мужем?

На прошлой неделе их гости стали расходиться далеко за полночь. К удивлению Сони, Джеймс, увидев приводящие в уныние последствия приема, вдруг агрессивно заявил, что будет сам решать, когда и кого из своих коллег с их визгливыми женами приглашать к ним в дом. Соню тоже не вдохновляла мысль о том, что придется мыть бокалы, настолько хрупкие, что их нельзя положить в посудомоечную машину, убирать пепельницы, полные тлеющих окурков, очищать супницы от остатков супа, которые намертво прилипли к стенкам, выводить пятна вина на скатерти и отстирывать белые льняные салфетки от четких следов губной помады. Кто-то пролил на ковер кофе, а на бледной обивке кресла виднелся след от пролитого вина.

— Какой толк от уборщицы, если нам самим приходится мыть посуду? — взорвался Джеймс, пытаясь отдраить особенно упрямую сковороду, и швырнул ее в раковину. Вода хлынула через край. Гости знали свою норму спиртного, Джеймс — нет.

— Уборщица не работает по выходным, — ответила Соня, подтирая большую лужу грязной воды, образовавшуюся у ног Джеймса. — И ты об этом прекрасно знаешь!

Джеймс и впрямь отлично знал, что уборщица не приходит по пятницам, но он каждый раз задавал один и тот же вопрос, когда оказывался у раковины один на один с горой грязной посуды.

— Чертовы приемы! — ругался он, внося на кухню третий по счету поднос, заставленный бокалами. — Зачем мы только их устраиваем?

— Потому что тебе нравится приглашать гостей, — тихо ответила Соня.

— Послушай, больше никаких приемов! Теперь мы сами будем ходить в гости.

Соня знала, что лучше не развивать эту тему, куда благоразумнее промолчать.

К часу ночи тарелки были сложены в посудомоечной машине в идеальном порядке, справа налево, как рота солдат. Соня с Джеймсом, как обычно, поспорили о том, стоит ли ополаскивать тарелки до того, как ставить их в машину. Выиграл Джеймс. Красивый вустерширский сервиз уже поблескивал в жужжащей машине. Сковородки тоже были вымыты — больше Соне с Джеймсом нечего было сказать друг другу.

Когда она ложилась спать в Гранаде, все было по-другому: ей нравилось лежать на узкой кровати наедине с собственными мыслями. Было в этом что-то умиротворяющее. Немногие доносившиеся до ее слуха звуки внушали ей чувство покоя и уверенности: гудела внизу на улице мусороуборочная машина, чей-то приглушенный разговор усиливался акустикой узкой улочки, а в комнате едва слышно посапывала ее закадычная подруга.

Несмотря на пробивающийся свет уличного фонаря и едва заметное зарево на небе — вот-вот начнет светать, — сознание Сони угасло, будто задули свечку. Она уснула.

Спустя несколько часов подруг разбудил настойчивый звон будильника.

— Рота, подъем! — преувеличенно весело прокричала Соня, пытаясь разглядеть на часах, стоящих на прикроватной тумбочке, который час. — Пора вставать!

— Да ведь только восемь часов, — застонала Мэгги.

— Ты забыла перевести свои часы, — ответила Соня. — Уже девять, а занятия начинаются в десять.

Мэгги пряталась под одеяло с головой, пока Соня вставала, принимала душ, вытиралась грубым старым полотенцем. В двадцать минут десятого она уже была одета. Она прибыла в Гранаду с определенной целью.

— Мэгги, вставай, ты же не хочешь, чтобы мы опоздали? — стала увещевать подругу Соня. — Я пойду вниз, выпью чашечку кофе, пока ты будешь одеваться.

Сидя за чашкой остывшего кофе с несвежим круассаном, Соня внимательно изучала карту Гранады, пытаясь найти нужное им место. Школа танцев располагалась неподалеку от гостиницы, но им придется быть очень внимательными, чтобы не пропустить нужный поворот.

Соня, прихлебывая кофе, размышляла над тем, как разворачиваются события. Все началось с фильма. Без этого фильма ни о каких танцах и речи бы не шло. Происходящее с ней походило на настольную игру — Соня не знала, куда приведет ее следующий ход.

Время от времени Джеймс соглашался на выходных сходить в местный кинотеатр, при этом сам он засыпал еще задолго до конца фильма. Кинотеатр в Южном Лондоне решительно отказывался демонстрировать блокбастеры — здесь было достаточно зрителей, желавших смотреть интеллектуальные высокохудожественные фильмы. Однако чаще всего кинотеатр оставался полупустым. Он находился приблизительно в паре километров от их дома, но атмосфера на этом конце Клапам-Коммон[6]была более нервозной: карибские рестораны готовых обедов, палатки, торгующие кебабами, тапас-бары, конкурирующие с китайскими, индийскими и тайскими заведениями, — все это так контрастировало с изысканными ресторанами, расположенными ближе к их дому.

Боковая улочка, куда они вышли после сеанса, чем-то напоминала навязчиво мрачный фильм Педро Альмодовара, который они только что посмотрели. Соня увидела нечто, чего никогда не замечала раньше, — яркую неоновую мигающую вывеску в стиле Лас-Вегаса. «Сальса! Румба!» — кричала она. В полутьме этой улицы вывеска казалась обнадеживающе веселой.

Когда они подошли ближе, стала слышна музыка, а за покрытыми инеем окнами можно было различить силуэты танцоров. Должно быть, они проходили мимо этого здания, когда шли в кино, но даже не взглянули на него. За прошедшие два часа банальный зал в стиле пятидесятых, втиснутый в пространство, куда некогда упал снаряд во время бомбардировки Лондона в 1940–41 годах, ожил.

Проходя мимо, Соня заметила вывеску поменьше:

Вторник — новинки

Пятница — продвинутый уровень

Суббота — все желающие

Изнутри доносился едва слышный, но очень притягательный латиноамериканский мотив. Для Сони даже одного намека на зажигательный ритм оказалось достаточно, но монотонный удаляющийся стук каблуков Джеймса подкрепил ее уверенность в том, что муж даже не заметил этой вывески.