— Имоджен, ты меня слышишь?

Раздражение в его голосе вернуло Имоджен к реальности.

— Да, я тебя слышу. Даг… Даг, мне нужно кое о чем спросить тебя. Я…

— Я не могу сейчас разговаривать, Имоджен. Жду важного звонка. Послушай, давай я заеду вечером и мы обсудим все, что тебе нужно.

— Нет… — запаниковала Имоджен. Подобные признания лучше делать на безопасном расстоянии. Одна мысль о том, чтобы попросить его жениться на ней, предложить себя, глядя ему в глаза… — Нет!

Но Даг уже повесил трубку.

Имоджен печально огляделась вокруг. Этот дом в Пасадине построил дед, когда начал пре успевать в ресторанном бизнесе. В нем родился ее отец, и здесь же появилась на свет Имоджен. Она не мыслила себя без знакомых интерьеров без вида из окон на заснеженные вершины Сан-Габриеля или океанский простор, без шума прибоя. Дом был не слишком шикарен и даже не; слишком велик. Но, по мнению Имоджен, чересчур обширен для одного человека или даже одной семьи, особенно когда, как ей было известно по работе в приюте, слишком много людей отчаянно нуждались в крыше над головой;

— И что бы ты сделала, если бы тебе представилась возможность распорядиться домом? — с издевкой спросил Даг, когда она недавно коснулась этого вопроса. — Отдала бы бездомным? Чтобы увидеть, как они сдерут со стен панели, чтобы пустить их на топливо?

— Это нечестно, — сердито буркнула она. — Ты передергиваешь…

Но даже Джон Харпер. заведовавший приютом и мастерскими при нем, не раз говорил, что у Имоджен недостаточно жизненного опыта, что она слишком мягкосердна, идеалистич на и ее вера в других людей превосходит всяческое разумение.

Имоджен казалось, что Джон презирает ее, — поначалу так оно и было. Он откровенно высмеивал ее манеры и произношение, осуждал за относительное богатство, а еще больше за то, как оно было нажито, и сравнивал ее образ жизни с образом жизни обитателей приюта.

— Работаешь ради любопытства, не так ли? — насмехался он.

— Нет, не так! — возражала Имоджен. — Мои деньги… мое богатство, как ты это называешь, лежат в трастовом фонде, и я не могу тронуть основного капитала, даже если захочу. А если я найду себе настоящую, оплачиваемую работу, то отниму ее у того, кому она необходима для поддержания жизни.

Постепенно их отношения с Джоном улучшились. Чего нельзя было сказать об отношениях Джона с Дагласом Уорреном. Или, точнее, Джон ненавидел Дага, а последний был выше того, чтобы вообще обращать на кого-либо внимание. Собственно говоря, Имоджен иногда сомневалась в том, способен ли Даг испытывать обыкновенные человеческие эмоции.

Она знала, как ненавистно было Джону идти на поклон к Дагу за деньгами на приют и мастерские, но тот был одним из богатейших людей в округе.

— Он представляет собой довольно редкую комбинацию, — однажды сказал ей отец. — Весьма талантливый архитектор, удачливый предприниматель и в то же время человек высоких принципов, чего трудно ожидать в наше время.

— Надменный негодяй. Мерзавец, пренебрегающий нуждами сирых и убогих! — так отзывался о нем Джон.

— Обворожительный! — восторженно шептала школьная подруга Имоджен.

Вышедшая замуж и уже, по всей видимости, успевшая разочароваться в муже, она смотрела на Дага с голодной жадностью, казавшейся Имоджен не только неприличной, но и до некоторой степени унизительной. Будто Аннабел, с ее страстными взглядами, постоянно направленными в сторону Дага, не слишком тактичными намеками и как бы случайными прикосновениями, только подчеркивала ее собственную чувственную незрелость.

Имоджен прекрасно понимала, что Даг считает ее наивной и неопытной. Ну и что с того? Разумеется, его замечания и насмешки раздражали ее, а иногда даже причиняли боль. Но Имоджен давно поклялась себе, что не заведет очертя голову с кем-либо интрижку и не будет экспериментировать с сексом ради секса. И только встретив человека, чувствующего так же, как она, человека, любящего ее и не стыдящегося признаться в этом, она забудет про осторожность и выкажет романтическую, страстную сторону своей натуры.

А пока, как считала Имоджен до недавнего времени, ей торопиться некуда. И вот сейчас она намерена сделать предложение человеку, который был явно не тем самым единственным и неповторимым, что…

Имоджен взглянула на часы. Только пять. Она знала, что он уйдет из офиса последним, а значит, не появится раньше семи или даже восьми часов. Сколько еще ждать, сколько нервничать?

Что он ответит? Наверняка рассмеется ей в лицо. При этой мысли щеки девушки вспыхнули.

А виноват во всем поверенный деда, серди то подумала она. Если бы мистер Мартин не предложил этого…

Вспоминая сказанные им перед уходом слова, Имоджен подошла к окну.

— Обещай мне, что, по крайней мере, спросишь его, Имоджен.

— Пожертвовать собой ради семейного бизнеса? Почему я должна это делать? — бросила она со злостью. — Вы же знаете мое мнение.

— А ты знаешь, что случится, если все унаследует Фил? — возразил седовласый мистер Мартин, приятель ее деда еще со школьных времен. — Он разрушит то, во что твои дед и отец вложили душу. И все эти милые, уютные ресторанчики превратятся в забегаловки с полуголыми девицами, зазывающими клиентов. Конечно, он будет грести деньги лопатой. Но об этом ли мечтал старина Роджер, упокой Господь его душу!

— В каждой семье без исключения есть белая ворона. И даже сейчас, в солидном возрасте, несмотря на внешний лоск и солидность, женитьбу и детей, в Филипе Энсли-Смите по-прежнему было что-то неприятное, сохранившееся от подростка, с удовольствием бросающего камни в соседскую кошку или привязывающего консервные банки к хвосту несчастного пса.

Может быть, на первый взгляд и казалось, что в своей деятельности он никогда не преступал закон. Однако отец Имоджен частенько повторял, что сводный братец, несомненно, занимается темными делишками. Ее отец…

Оторвав взгляд от окна, Имоджен перевела его на письменный стол, где стояла фотография ее родителей, сделанная в день их бракосочетания.

Отказаться от наследства значило предать память людей, которых Имоджен любила. И покинуть дом, где она выросла, ибо у нее не было бы средств содержать его. Разумеется, ей нравился дом, но он не вызывал у нее собственнических чувств, скорее наоборот. Проходя по его многочисленным комнатам, Имоджен ощущала не гордость, а вину. Если бы только дело обстояло по-иному. Если бы Фил был другим человеком, она была бы счастлива уехать отсюда, купить или снять маленький домик в другом городе и посвятить все свои силы и время обездоленным.

— Но разве можно было поступить подобным образом в сложившихся обстоятельствах?

— Фил уничтожит все, что связано с имена ми Роджера и Николаев Энсли, — увещевал ее мистер Мартин. — Добропорядочные граждане будут стыдливо отводить взгляды, проходя мимо тех мест, где некогда с удовольствием проводили время вместе с членами семьи.