– Ну, кто из нас нечисть – это ещё бабушка надвое гадала! – разобиделась старушка. – Ты, милок, покуда в баньке не попарился, тоже не розами алыми благоухал! А вампиры… Это, царевич, зараза похлеще чумы. Бегают по Нави с нашими Ведами, да про жизнь вечную толкуют. А как на посулы их соблазнишься – так и пропадёшь ни за грош… Жизнь-то тебе вечную дадут, да только опосля узнаешь: Солнышко красное для тебя смерть, а друзья да родичи – харчи желанные. Так и будешь до скончания веку по ночам скитаться, да кровь из путников сосать… Эх, говорила я Кащею: запрети ты им по нашей земле хаживать, наш люд совращать… Да ему, чучелу костлявому, разве до того ли? Всё с девицами своими резвится, тьфу! Представить тошно!..

Представил Иван – и правда, тошно стало.

– А знаешь, Ваня, помогу я тебе! – Яга подошла к сундуку кованому, откинула крышку железную и вытащила иглу портняжью. – Бери иголку и ступай с ней к Кащеюшке!

– А чем мне железка-то эта поможет? – спросил царевич, иглу в лацкан кафтана убираючи.

– А тем, – Яга хихикнула, – что по молодости подшутила я над братцем! Нагадала ему, что бессмертный-то он бессмертный, да и на него управа найдётся. Мол, на острове, на Буяне, стоит дуб столетний, на дубу – сундук чугунный, в сундуке – заяц, в зайце – утка, в утке – яйцо, в яйце – игла, а уж в ней – Смерть Кащеева!

– Ты, бабусь, того… Не спеши, я записываю! – притормозил Ягу царевич. – Повтори, будь добра – у кого в яйце иголка? У зайца? Сочувствую…

– Да не важно, что там у кого, и где! Выдумала я это всё, а то зазнался братец любимый, всё бессмертием своим кичился. Ты, главное, иглу ему покажи, напугай хорошенечко, он Василису-то тебе и отдаст!

Утром, как Солнышко красное над лесом поднялось, простился Иван-царевич с Бабою Ягою, да и пошёл вперёд, через Калинов мост, через речку Смородинку, в Кащеево царство.

А бабуся достала из печи тарелочку чудесную с каёмочкой златою, пустила по ней яблочко наливное. На дне тарелочки лицо Кащеево показалось – сморщенно да перекошено.

– Ох, не вовремя ты, сестрица! – прошептал Грозный Царь Кащей. – В чуланчике я схоронился… Найдёт меня Василиса – последни волосья повыдергает, да на лысинку наплюёт…

– Будешь знать, пень старый, как жён-красавиц у честных мужей умыкать! – злорадно проговорила Яга. – Да ты потерпи, горе моё луковое – в пути уж спаситель твой. С утреца в путь выдвинулся. Иглу я ему дала, так что ты там дрожи поправдивее! И знай, братец: в последний раз это! Ты только иголку верни опосля – от матушки она мне осталась. Реликвия фамильная!

– Ой, Ягуся, век помнить буду! Как наградить мне тебя, свет мой? – лик кощеев засиял, словно солнышко.

– Да я уж не раз просила: изведи вампиров, погань заморскую!

– Ну, это… Если не забуду… – вмиг скис Кащей. И тут же заозирался в испуге.

– Ах, вот ты где! – радостно завопил из тарелки звонкий девичий голосок. – Попался, хрыч старый! Ну иди, иди сюда, бери меня за ручки белые, веди скорей в опочивальню да клади на перины пуховые! Увёл от мужа красну девицу, до любви охочую – отрабатывай теперь!

– Прости, сестрица, раскрыто убежище моё, – скорбно проговорил Кащей. – До связи! О, где же ты, Ванюша, спасение моё!..

Яблочко остановилось, тарелочка поблекла.

– Эх, братец, братец! Ничему тебя, склеротика старого, жизнь не учит! А учит – так забываешь!

И Яга, напевая новомодную заморскую песенку про серенького козлика, затеяла пельмени.

К избушке, громко топая разношенными лаптями, напяленными прямиком на сапоги, подходил Иван-дурак.

На дворе стоял знойный полдень…