Временами казалось, что их распря кончится ничем. Так, большей частью, кончались все распри в их племени. Одному из ссорящихся в конце концов надоедало топтаться на одном и том же месте, и он тогда покидал поле битвы, уступая врагу предмет их спора. Так бы кончилась и эта ссора, если бы casus belli был иной. Но Тика была польщена оказанным ей вниманием и предстоящей дракой двух самцов из-за нее. Ей нередко случалось видеть, как самцы дерутся между собой из-за других самок, гораздо более взрослых, чем она. В глубине своего маленького, дикого сердечка она давно уже лелеяла мечту, что в один прекрасный день трава джунглей станет ареной смертельного поединка и оросится кровью самца, сраженного во имя ее насмерть.

Поэтому она теперь поднялась с земли и с полным беспристрастием стала осыпать обоих своих обожателей насмешками. Она обвиняла их в трусости, давала им всевозможные оскорбительные клички, называя их то Хистой-змеей, то Данго-гиеной. Она их пугала тем, что позовет Мамгу и та примерно высечет их палкой – Мамгу, которая была так стара и беззуба, что не могла больше влезать на деревья и питалась только бананами да червями.

Обезьяны, собравшиеся вокруг них, стали смеяться. Тог пришел в ярость. Он ринулся вперед, но мальчик-обезьяна ловко отскочил в сторону и увернулся от удара. Быстро, как кошка, отскочив назад, он приготовился к нападению. Охотничий нож сверкнул высоко над его головой и, подскочив к Тогу, он нанес ему сильный удар в шею.

Тог успел повернуться и острая сталь лишь скользнула по его плечу, поцарапав кожу.

Вид красной крови, капнувшей на траву, привел Тику в дикий восторг. О, да! Это кой-чего уже стоило! Она оглянулась, желая убедиться в том, что и другие обезьяны были свидетельницами ее торжества. Прекрасная Елена не была так горда силой своего обаяния, как Тика в эту минуту!

Если б Тика на минуту отвлеклась от захватывающего зрелища битвы, она обратила бы внимание на странный шорох и шуршание листьев того дерева, под которым она расположилась. Шорох этот не мог быть вызван ветром, так как ветра не было. Стоило ей взглянуть вверх, и она бы увидела притаившегося в листьях зверя с блестящей шерстью и отвратительными желтыми глазами, плотоядно разглядывающего ее. Но Тика не глядела вверх.

С яростным ревом отпрянул раненый Тог назад. Тарзан снова бросился на врага, осыпая его насмешками и угрожающе размахивая своим смертоносным оружием. Тика двинулась было вперед, боясь потерять из виду поле сражения.

Листья дерева, под которым сидела Тика, зашуршали. Сквозь листву просвечивало тело хищника, следившего за нею. Тог остановился и принял выжидательную позу. На губах его показалась пена, стекавшая из раскрытой пасти на траву. Он стоял с опущенной головой, с вытянутыми вперед лапами, готовый снова броситься в бой. Только бы ему добраться до мягкой коричневой кожи врага, и победа обеспечена! Тог считал образ действий Тарзана нечестным. Тарзан, видимо, увертывался от рукопашной схватки. Вместо этого он каждый раз ловко отскакивал в сторону, избегая соприкосновения с могучей лапой Тога.

Еще ни разу не приходилось мальчику-обезьяне мериться силами с обезьянами иначе, как в играх. Поэтому он далеко не был уверен, что выйдет из рукопашного боя жив и невредим. Он не боялся, так как не знал чувства страха. В нем просто заговорил инстинкт самосохранения. Он способен был рисковать жизнью, но только в случае необходимости. И тогда он уже не останавливался ни перед чем.

Он избрал метод борьбы, наиболее отвечавший его телосложению и физическим данным. Его крепкие и острые зубы не выдерживали сравнения с могучими, острыми клыками человекообразных обезьян. Не подпуская Тога на близкое расстояние, избегая схватки с противником, Тарзан мог нанести самцу опасную рану своим длинным острым охотничьим ножом. Сам же он оставался невредим, не получив ни одного сколько-нибудь серьезного ранения, чего нельзя было бы избегнуть в рукопашной схватке.

Тог бросился и заревел, точно бык. Тарзан-обезьяна мелькал то тут, то там, осыпая врага бранью, почерпнутою из ругательного лексикона джунглей, и время от времени пуская в ход свой нож. Были мгновения, когда оба противника останавливались друг против друга, глубоко переводя дыхание и собираясь для нового нападения. В одну из этих пауз Тог окинул взглядом окружавшую их местность. В то же мгновение он весь преобразился.

Не гнев, а непреодолимый страх выражала собой теперь вся его сильная фигура. С криком, слишком понятным каждой обезьяне, Тог повернулся и бросился бежать. Не могло быть никакого сомнения, что его бегство означало близость исконного их врага.

Тарзан тоже пустился было бежать вместе с другими обезьянами их племени, но вдруг раздался свирепый рев пантеры, и тотчас же испуганно закричала обезьяна-самка. Тог слышал это так же, как и Тарзан, но продолжал бежать.

С Тарзаном, впрочем, дело обстояло иначе. Он оглянулся, желая удостовериться, что обезьяны благополучно избегли когтей хищника; но картина, представшая перед его глазами, исполнила его сердце безграничным ужасом. Тика в смертельном страхе неслась стрелой по поляне, изо всех сил стараясь добежать до ближайшего дерева на противоположном конце луга. За нею по пятам мягкими грациозными прыжками гналась Шита-пантера. По-видимому, Шита не торопилась. Она была уверена, что добыча ее не минует. Было ясно, что обезьяна не успеет взобраться на дерево, даже если бы ей удалось добежать до него раньше Шиты.

Тарзан понял, что Тике пришел конец. Он крикнул Тогу и другим самцам, чтобы они поспешили на выручку Тике, а сам побежал вслед за хищным зверем, крепко сжимая в руках аркан. Тарзан знал, что стоило всем взрослым самцам их племени двинуться дружно на общего врага, как не только Шита, но и любой хищный житель джунглей, не исключая и самого Нумы-льва, не устоит против их натиска. Если бы те самцы племени Керчака, которые праздно смотрели сегодня на дерущихся, сообща двинулись на помощь Тике, то Шите, огромной кошке, не оставалось бы иного выхода, как только пуститься в бегство, задрав хвост.

Тог слышал воинственный клич Тарзана так же, как и другие самцы, но не отозвался на призыв. Расстояние между Шитой и ее жертвой неуклонно уменьшалось. С громким криком гнался мальчик-обезьяна по пятам пантеры, прилагая всевозможные усилия, чтобы обратить внимание хищного зверя на себя и дать самке возможность взобраться па верхушку дерева, куда Шите не было доступа.

Он осыпал Шиту градом разнообразнейших ругательств, которые только приходили ему в голову. Он вызывал ее на единоборство, но Шита не спускала глаз с лакомого куска, находившегося теперь почти в ее власти.

Тарзан настигал Шиту, но расстояние между хищником и Тикой было так мало, что мальчик стал отчаиваться в возможности спасти ее. Правой рукой он крепко сжал аркан, свитый из лесных трав, и метнул им выше головы, как только приблизился к Шите. Он боялся промахнуться, так как его отделяло от зверя слишком большое пространство. Даже в играх он не закидывал так далеко своего аркана! Он находился от Шиты на расстоянии длины аркана, но иного выхода у него не было. Он не мог бы догнать зверя прежде, чем тот растерзает Тику. Он должен был рискнуть.