— Сильное истощение. Больше, будем надеяться, ничего. У нас аж две аптечки, хотя и начатых, там есть глюкоза и комплекты капельниц, начнём с этого. Если очнётся, дадим молоко.

— А если нет?

— Будем так поить. Глюкозы на один раз, придётся как-то выкручиваться.

При слове «поить» к столу шагнула мать Калидии. До того она стояла в стороне настолько неподвижно, что я её просто не заметил. В руках её кувшин с водой — где-то, значит, раздобыла.

— Спасибо, — сказал я ей, забирая посудину.

Попробовал — вода вроде бы чистая, ничем не пахнет. Значит, не из лужи набрала по крайней мере. Я понятия не имею, что ожидать от женщины с «заглушкой». «Высшая нервная деятельность блокирована» — слишком широкое определение. Смотря что считать «высшей». Воду, вон, нашла. Может, Калидия знает больше, но сколько она пробудет без сознания — бог весть.

— Где ты её набрала?

Стоит, молчит.

— Иди туда, где набирала.

Развернулась, пошла. Мы с Алькой направились за ней.

Оказалось, что двумя дверями дальше открывается поперечный коридор, наклонно ведущий вниз, в кухню. Там несколько больших чугунных плит, шкафы с разнообразной посудой и главное — водяная колонка. Женщина молча подошла к ней и принялась качать длинный железный рычаг. Сначала долгое время ничего не происходило, затем захлюпало, зачавкало и из носика полилась пульсирующая струя. Я подхватил первую попавшуюся ёмкость и подставил.

— Давай, наполняй посуду, — сказал Альке. — Нужно хотя бы литров двадцать.

— Зачем? — спросила она.

— Надо ввести Калидии глюкозу. Для трансфузионного изотонического раствора её надо разбавить до пяти процентов. Сырой водой опасно, нужна дистиллированная.

— И где мы её возьмём?

— Сделаем. Всё, хватит качать.

Женщина прекратила и теперь просто стоит, глядя в пространство.

— Ты здесь уже бывала? — спросил я.

Догадаться, что воду надо добывать из колонки, причём качая до получения результата достаточно долго, не так-то просто, если ты жена владетеля из мира торжествующего киберпанка. Вряд ли она видела такие колонки на родине, а значит, вполне можно предположить, что бывала здесь. Может, Креон, пока она была любимой женой, показывал ей владения. Или готовил на случай внезапной эвакуации, почему нет — это же явно «аварийный выход» из резиденции. При условии лояльности местного населения можно пересидеть неприятности.

Женщина молчит. Чёрт, я даже не знаю, как её зовут — не спросил.

— Тут есть дрова? Знаешь, где взять?

Ноль реакции.

— Принеси дрова!

Развернулась, пошла.

— Алька, сходи с ней, посмотри.

Я принялся греметь посудой. Тут её много, в основном медной, глиняной и примитивно-керамической. Раз её до сих пор не растащили, местные сюда не суются. Нашёл котёл литров на пятнадцать с медной лужёной крышкой и миску чуть меньше его по диаметру. В котёл налил воды на две трети объёма, пустил там плавать широкую миску, которая почти касается краёв, крышку перевернул выпуклостью вниз и накрыл ей ёмкость.

Мать Калидии и Алька принесли по охапке дров.

— Там много! — сказала девушка. — И уголь есть.

— Уголь тоже тащите. Пару вёдер.

— А зачем? Будем еду готовить?

— Еду тоже, но в первую очередь будем греть дистиллятор.

Спички у меня, к счастью, есть, плиту растопил без труда. Когда разгорелось, сыпанул угля. Алька взялась присматривать за процессом — в её родном мире угольные плиты ― обыденность.

— Когда закипит, — проинструктировал я, — нальёшь на крышку сверху холодной воды, потом будешь подливать, не давая ей нагреваться.

Вода в котле будет кипеть, конденсироваться на холодной крышке, капать в миску. В глухих деревнях моей родины так самогон гонят. Конструкция примитивная, КПД крошечный, но нам всего-то надо с поллитра.

Я, между тем, осмотрел этаж, нашёл спальню с кроватью, перенёс туда Калидию. Она совсем лёгкая, но сердце у меня потом колотилось, а ручки дрожали — физическое состояние моё хреновое. В зеркала стараюсь не смотреть, потому что сам от себя шарахаюсь — что за мерзкий старикашка? Откуда взялся? Интересно, что случится раньше, — привыкну или сдохну?

Укрыл девушку одеялом, пощупал пульс, измерил температуру, давление — цифровой наручный тонометр в аптечке есть. Состояние не радует, но и не сильно пугает. Пульс редкий, АД низковато, температура тридцать шесть и одна. Ничего, глюкоза должна немного поправить.

Держатель для капельницы соорудил из вешалки, тонкую венку еле поймал — вблизи все расплывается, вижу плохо.

— Сиди, смотри, — велел матери, — как откапает — зови.

Она села и уставилась на капельницу. Поняла чего, или нет — чёрт её знает.

— Старый человек, я есть хочу! — заявило таскающееся за мной хвостиком дитя. — И писать.

Я про неё забыл за этой суетой. Хороший ребёнок, ненавязчивый.

— Кто-нибудь знает, где тут туалет? — спросил я, но ответа не получил. — Иди, дитя, пописай на улице.

— Я боюсь! — девочка уставилась на меня большими и зелёными, как у матери, глазами.

— Чего боишься?

— Не знаю. Поэтому и боюсь.

Пришлось выйти и постоять рядом, пока она, подобрав юбку, присела за углом. Небо быстро темнеет, тут уже вечер. Горы ещё освещены солнцем, в низинах ― темнота.

— Ну и где твоя мама? — спросил я. — Пора бы ей уже вернуться.

— Не знаю, — ответила девочка, — она часто задерживается.

— Один вопрос мы решили, займёмся вторым.

Плита ещё не погасла, я поручил Альке вскипятить молоко — чтобы не скисло, ну и вообще, мало ли что. Санитария здешнего молочного хозяйства вряд ли на высоте, а мне им ещё Калидию выпаивать. Напластал сыра, накрошил зелени, мелко нарезал копчёного мяса, рассыпал это всё по лепёшкам и засунул в духовку. Поучилось что-то вроде небольших пицц. Девочка лопала урча.

— Фкуфно! Ошень! — прошипела она сквозь залепленные горячим сыром зубы.

Алиана тоже поела с удовольствием. Освобождённая от наблюдения за опустевшей капельницей мать Калидии — и та не отказалась. Чай и немного галет у меня нашлись в сухпайке, так что ужин вышел даже приятный. Одно беспокоит — на улице совсем стемнело, а Анахита так и не вернулась. Мы сидим на кухне при свете подствольного фонарика, на который я свернул рассеивающий колпак из бумажной упаковки от галет. Получилось даже уютно.

— Уже не придёт, — завила спокойно её дочь.

— Почему это?

— Темно. Когда темно, на улицу нельзя. Багха схватит.

—