потому что на нервах тараторила всегда быстро и часто не по делу, но он меня остановил гневным: «Молчать».

– Ты не имела права подслушивать мой разговор и тем более входить в кабинет. Чаевые ждешь?

Его тон, взгляд, который я заметила, когда метала своим по кабинету, они были злыми и тяжелыми.

– Я не подслушивала, честно… – отчего-то мои губы тряслись.

Я не та, что мастерит словом или делом. Я не умею за себя постоять. Тихая и спокойная. Появление сына многое изменило, и теперь мне приходится биться за двоих, но я все та же. Характер закаляю, но часто это не помогает. Как сейчас.

– Я вопрос задал – чаевые ждешь?

– Да… – ответила со стыдом заливающем и лицо, и мое нутро, хотя надеялась скорее сбежать, наплевав на деньги.

– Можешь не рассчитывать на них. Ты должна была стоять там и ждать, когда придет моя помощница, а не вламываться в кабинет, куда тебя не звали.

– Но вы же… – хотела вставить хоть слово, но знала, что ничего членораздельного не произнесу, да он и не позволил.

Более того, он стал надвигаться, кажется, на меня и я ощутила себя маленькой пешкой, перед величественным ферзем, если не королем.

– С работой ты не справилась. А теперь я даю тебе три минуты убраться из моего кабинета и этого здания, пока я не позвонил в вашу забегаловку и не приказал тебя оттуда уволить. Уяснила?

Я закивала головой и словно ждала, когда меня еще под зад пнут. Но стояла на месте, рассматривая свои кроссовки.

– На меня смотри.

Вдруг строго сказал, и я с опаской подняла голову.

Мужчина долго всматривался в меня. Не сталкиваясь с ним взглядом, уставившись на его нос, я знала, что именно привлекло его внимание – глаза, которые казались в ярком свете очень светлыми, а зрачок точкой черной виднелся в его центре. В тусклом освещении они почему-то становились ярко-голубыми.

Но как говорит моя мама, что это жутко и часто просит не смотреть на нее в упор.

– Свободна, – рявкнул очень резко, что я дернулась, едва устояв на ногах, а после унеслась прочь.

Остановилась только далеко от чертового бизнес-центра и выдохнула, ощутив на своих щеках совершенно дурацкие слезы.

Всю дорогу домой, закончив с проклятиями на этого сноба в костюме, вспоминала о том, что хотела купить, потому что список потерялся где-то. Может, и выронила его, когда сумка упала еще в том офисе.

Вышла на своей остановке и, заглянув в супермаркет, оставила там целых три тысячи. Не люблю утренние смены. Чаевых мало. То ли дело вечерние, когда люди сытно ужинают, заказывая дорогие деликатесы и напитки.

Стоило войти в квартиру, как я услышала, плач сына.

Поспешила к нему едва сняв обувь и увидела маму, не обращающую на него внимания, сидящую в кресле, а малыша, разрывающегося в кроватке.

– Мама… – мокрыми от слез глазами посмотрела на нее и подошла к Гордею.

– Явилась. Наконец-то, – она встрепенулась и встав заходила вокруг. – Приучила к рукам, вот и таскай, а я не буду.

Подняла его и прижала к себе. Самое дорогое, самое ценное, что есть у меня. Мое маленькое солнышко во мраке уродливой и суровой жизни.

Он всхлипывал и будто обнимал меня за шею, разрывая в клочья измученное сердце.

– Как же ты так можешь с ним… со мной? – не пытаясь узнать ответ, просто сказала вслух свои недоумевающие мысли.

– Сама виновата. Сделала бы аборт и жила себе спокойно, – ее звонкий голос бил по натянутым нервам, но я была не готова сейчас идти с ней в бой.

Я соскучилась по сыну, я хочу побыть с ним вдвоем, и только. Успокоить и сказать, как сильно я его люблю.

– Как же ты можешь… – шепнула себе под нос, уходя в нашу с ним спальню.

– Нечего было рожать от насильника, – услышала вдогонку, и сердце сжалось так сильно, что, казалось, оно просто исчезнет.

– Тише милый… Тише… – закрыла дверь ничего ей не ответив, потому что беззащитна перед его неосознанным ласковым взглядом, слезы на ресничках которых еще не высохли. – Мамочка рядом, родной. Мама тебя очень любит.

Глава 2

Расцеловываю сына. Переодеваю и кормлю.

Злость на мать стирается смехом моего малыша, его любовью. Мне не привыкать к ее словам, отношению к внуку, которого она таковым не считает. Но я просто жду. Жду, когда он подрастет и мы наконец-то съедем отсюда. Гордей пойдет в сад, а я буду спокойно работать.

Мне удалось немного поднакопить денег. Благо пособия детские сейчас дают приличные, матерям-одиночкам. Карта регулярно пополняется, а я чувствую, что все у нас получится. Выхожу из спальни, когда сын, поиграв немного засыпает. Все осложняется сейчас еще зубками, которые начинают лезть.

Мама на кухне готовит ужин и недовольно смотрит, когда я раскладываю детское питание в холодильник.

– В наше время не было никаких пюре и соков. Кормили грудью и кашами, а потом и со стола всем, что ели сами.

– Мы не в твоем времени живем. Я могу позволить себе покупку прикорма для сына, я это делаю.

– Может она, – фыркает, продолжая помешивать мясо на сковороде.

– Я у тебя на сына ни копейки не взяла с момента его рождения и на шее твоей не сижу. Так что не лезь в мой карман, – укладываю последние соки и убираю пакет в полку.

– Если не буду лезть, по миру пойдем.

– Мы? Или ты? – выпрямляюсь и смотрю на ее эмоции, которые бегают по лицу. – Вряд ли ты за нас с Гордеем переживаешь.

– Упрекаешь меня деньгами? Я смотрю за твоим… этим выро…

– Не смей, – угрожающе шепчу и смотрю на нее не менее дико. – Ты меня уже достала. Сидишь дома, не работаешь. Я тебя кормлю, одеваю, оплачиваю коммунальные услуги за всех нас. И в ответ прошу просто сидеть с моим сыном. Твоим внуком, это что сложно?

– Сложно, если он рожден в грязи, а его отец…

– У моего ребенка нет отца, мама. У него есть только я. Я его мама, папа, бабушка и кто угодно. Я, – прикрикиваю срываясь. – Когда же ты поймешь наконец, что я ломаюсь изнутри, когда ты все это произносишь. Это я пережила боль, я… – бью себя в грудь, роняя горькие слезы обиды. – Не ты. И я решила, что мой малыш родится. Я… Твоя дочь… А он, лишь маленький ребенок. Мой ребенок, – снова бью себя в грудь и, захлопнув дверку гарнитура, ухожу из кухни.

Дрожащими руками открываю дверь балкона и выхожу