– Не трогай ее, кажется, она уснула, успокоилась.

Ника, победительница Ника, крылатое вещее существо… Сумерки цвета маренго в комнате, шум тополей за окном, терпкий запах мочи… Как в детстве, как в далеком, забытом детстве…

Августа отвернулась от постели. Как бьется сердце…

Они с сестрой Руфиной встретили рассвет в зале, пили горчайший крепкий кофе.

– Как назло, у нас все эти дни расписаны, столько народа на прием, – Руфина держала на коленях ноутбук. – И надо же такому было случиться именно сейчас.

– Ей мужик нужен, – Августа пила кофе. – Из дома мы ее никуда не выпускаем, и тут ты не разрешаешь мне… нам… А ей нужен мужик. Регулярный секс, и все с ней будет нормально.

– С ней никогда уже ничего не будет нормально, – ответила Руфина. – Оргий в доме я не потерплю.

– Тогда пусть это будет трахальщик по вызову, ну не знаю… стриптизер из клуба, позвони, вон предложений сколько на последней странице, – Августа раздраженно швырнула сестре газету. – В Интернете телефоны… Потрудись, помоги сестренке.

– Оргий в доме я не потерплю, – повторила Руфина. – Не забывай, мы сейчас на виду, о нас вон опять стали писать, о матери нашей покойной… Если что-то выплывет, нам же будет хуже.

– Я все устраивала, и никто ничего не знал, – Августа покачала чашку, на дне остался толстый слой кофейной гущи. – И не было никаких припадков, никаких истерических выходок во время сеанса. Интересно, что о нас подумала та кекелка… как там ее звали – Лариса? Понесет теперь по всем углам – мол, какие они медиумы, ясновидящие, дуры набитые, а сестра у них ненормальная.

– О, я помню, как ты это устраивала…

Руфина от волнения поперхнулась кофе. Тот сросшийся сиамский близнец, которого тайно доставляла к ним в дом его сердобольная мать, был не единственной находкой Августы. Уроды и калеки не переводились в их доме – например, стокилограммовый олигофрен, которого тоже к ним привозили его сердобольные родственники… Кажется, Августа дала ему прозвище Терминатор. Ему было двадцать, и тестостерон в его крови давно зашкаливал. Все эти бедные, обделенные богом создания тоже ведь были мужиками, и они хотели… Как же страстно они хотели…

Нет, Руфина никогда не принимала во всем этом участия. Когда ЭТО начиналось, все в их доме переворачивалось вверх дном. Ограничиться только рамками спальни они – ошалелый Терминатор, сестра Ника, которую Августа активно приобщала к своим плотским забавам, – были просто не способны. Они не понимали, да и не могли понять, не ведали стыда и подчинялись инстинкту, как животные, совокупляясь там, где настигала их похоть. По дому носились голые, распаленные демоны… Настоящие демоны… И это ужасало Руфину, не бывшую от природы ни ханжой, ни заскорузлой девственницей.

В одну такую ночь Терминатор взял и ее. Это случилось в ванной, он высадил дверь. Ему было все равно, с кем это делать, сестер в ту ночь он измочалил и довел до полного изнеможения, в доме нетронутой оставалась только она – старшая сестра. Он был мужчиной, созданным «по образу и подобию», только вот за исключением одной вещи, самой главной – разума. В его объятиях Руфина ощутила себя тряпичной куклой. Казалось, если она будет сопротивляться там, в ванной, отталкивать его, он стиснет ее в своих лапищах так, что хрустнет позвоночник. Но он… этот… урод, которого она прежде воспринимала с жалостью, с испугом и физической брезгливостью, обошелся с ней так, что… Он подарил ей такое наслаждение, зажег такой огонь, что она испугалась всего этого гораздо больше, чем унижения или насилия. Это граничило с полным безумием.

Пусть такую любовь выбирают для себя сестры. Но только не она.

НЕТ.

Мать, великая Саломея, говорила, когда ее спрашивали: за дар надо дорого платить.

Чем?

Если такова их плата за дар, то…

НЕТ.

Пусть платит Августа, пусть платит Ника. Но только не она.

В их доме в этот день было непривычно тихо, они даже отключили телефон. Сестра Августа уединилась в гардеробной.

– Значит, все-таки пойдешь вечером на балет? – спросила Руфина, глядя, как та примеряет наряды, выбирает туфли на шпильке.

– Я хочу посмотреть «Корсар», и билет есть. Вот он.

– Зачем тебе этот бородатый недотепа? Ну скажи, зачем он тебе?!

Руфина чувствовала, как внутри ее вскипает злость.

Около пяти она снова поднялась в комнату Ники со свежей стопкой постельного белья. Ника сидела на кровати, поджав под себя ноги. Она ежилась, обнимала руками свои плечи, сжимаясь в комок.

– У тебя что, температура? – Руфина присела на кровать и пощупала лоб сестры.

Легкий жар явно чувствовался.

– Как ты?

Ника втянула голову в плечи.

– Я принесу тебе горячего бульона, хочешь?

– Не уходи! – Ника неожиданно вцепилась в руку сестры.

– Я здесь, с тобой. Ты помнишь, что было вчера?

– Сеанс… тетка…

– Ну-ка покажи шею, ты вчера не поранила себя? – Руфина приподняла голову сестры за подборок. Так и есть – на шее багровая полоса, след от ремня, которым она едва не задушила себя. – Что на тебя вчера вдруг нашло?

Ника не ответила.

– Я пойду схожу за кремом, тебе надо смазать шею.

– Не уходи. МНЕ СТРАШНО!

Руфина с порога обернулась. Ника смотрела на нее исподлобья.

– Девочка моя…

– Мне страшно… я… я не могу… я боюсь!

– Чего ты боишься?

Ника не отвечала.

– Я спрашиваю, чего ты боишься? Что случилось? Ты… ты видела вчера что-то?

Ника внезапно наклонилась вперед, точно ее дернули или толкнули, движение было резкое, судорожное. Ее волосы – густые и длинные – свесились, полностью закрывая лицо.

– Ты что-то увидела вчера во время сеанса?

Нет ответа. Темные пряди – как занавес. Когда Руфина подошла и попыталась убрать волосы с лица сестры, та оттолкнула ее руку.

Обо всем этом Руфина не успела поговорить с Августой – та уже вызвала такси. В черном платье, в накидке от Шанель, расшитой перьями, на каблуках, сильно накрашенная, она смотрелась дорого, хотя и чересчур вычурно.

Руфина из окна наблюдала, как такси отъезжает. Не так уж и трудно представить себе… нет, не представить, прочесть… увидеть как в зеркале, как там у них все будет с этим бородачом…

Свет мой, зеркальце, скажи… Книжка, помнится, была такая у них в детстве с красивыми картинками… Братец Тимофей рвал ее листы, чертил что-то цветными карандашами… Свет мой, зеркальце, скажи, да всю правду расскажи…

Новая сцена, ступени… Он в хорошем выходном костюме – в толпе у входных дверей, ждет. Вот увидел, подходит…