не взяла.

Но лица не отвернула, —

Втайне рада, весела.

Сок стекал с неё потоком…

Вот награда за труды!

Сок добыт – и не за локон!

Хитрость принесла плоды.

Между тем настало утро.

Гоблины исчезли враз:

Кто-то в норку прыгнул шустро,

Кто-то ловко юркнул в лаз.

Этот в дымке растворился.

Тот под карканье грачей

Кубарем с горы скатился…

Сгинул, – сиганул в ручей.

И корзин не стало боле, —

Их как ветром унесло!

А затоптанное поле

Вмиг бурьяном заросло.

…Подобрав монетку – пенни —

С зеленеющей травы,

Лиззи мчалась в нетерпенье

Через буреломы, рвы,

Кочки, рытвины, ухабы, —

Как разбуженная тень.

И ответить не могла бы,

Ночь сегодня или день.

…В дом влетела, точно птица…

Отдышалась у дверей

И увидела: сестрица

Стала савана белей. – Я соскучиться успела! —

Лиззи закричала ей.

(Сердце ликовало, пело!) —

Ну, целуй меня скорей!..

Наклонилась к ней поближе…

– Я спасла тебя, дружок!

Что ты медлишь?..

Обними же!

Я тебе добыла сок!

И подставила ей щёки:

– На, целуй! И не жалей!..

Крепче!.. Брось стесненье это.

Ешь меня, а хочешь – пей!..

Та с трудом проговорила:

– Я всю ночь ждала, а ты…

Лиззи… что ты натворила?

Ты отведала плоды?! —

И слезинку обронила…

И не отводя лица

Милую сестру бранила,

Целовала без конца.

И глотала, и глотала

Свой позор и свой упрёк,

Фруктов гадкие ошмётки

Слизывая с милых щёк.

Вкус знакомый примечала,

Будто снова сок пила.

Будто, жизнь начав сначала,

Снова на пиру была.

Только сок сейчас был горький.

Жёг он, как змеи укус.

Горче травяной настойки

Он казался, – этот вкус.

Миг – и девушка забылась…

Стыд, смущение – долой!

Тело колотилось, билось,

Будто в лихорадке злой.

Волосы лицо накрыли,

Точно всполохи огня,

Птичьи встрёпанные крылья,

Грива дикого коня.

Мысль зажглась полоской света,

Поражая новизной:

«Неужели горечь эта —

Власть имела надо мной?»

Наземь пала, точно ливень

Долгожданный, проливной

Или молодая липа, —

С корнем вырвана грозой.

Всё плохое отпустило, —

Не тревожило, не жгло.

Прошлое теряло силу,

Будущее не пришло.

Словно стала после бури

Дней земная круговерть…

Что же суждено Лауре:

Жизнь иная? Или смерть?..

Жизнь. Не смерть же, в самом деле!

Лиззи у её постели

Не сомкнула глаз.

Пить ей в кружке подавала,

Ноги пледом укрывала…

И в рассветный час,

Лишь жнецы на поле встали,

А синички залетали

В синей вышине,

С ласковым пастушьим свистом,

С первым лучиком искристым,

Пляшущим в окне,

Как цветок в начале мая,

Златокудрая, прямая, —

Лаура поднялась.

Улыбнулась, как когда-то,

Свету утреннему рада,

Став здоровой враз.

Пять… семь… десять лет промчалось.

С милым другом обвенчалась

Каждая сестра…

И детишек народила…

Дни в заботах проводила, —

Ласкова, добра.

В праздники, собравшись вместе,

Семьи распевали песни,

Сидя у огня…

Сёстры сказывали крошкам

О своём далёком прошлом, —

Правды не тая.

Головой порой качали…

Но охотно отвечали

На вопросы их:

И о гоблинах лукавых,

И о фруктах небывалых,

Ядом налитых.

Ссорились порой детишки

Из-за куклы, из-за книжки…

Матери тогда

Ручки их соединяли.

– Лишь сестра, – им объясняли, —

Коль придёт беда, —

Испытает все мытарства,

Лишь бы нужное лекарство

Для тебя достать.

И не упрекнёт нимало…

Руку даст, коль ты упала,

И поможет встать.

Примечания

1

Джеймс Коллинсон – английский живописец Викторианской эпохи, член Братства прерафаэлитов с 1848 по 1880 г.

2

Любовь мира (лат.).

3

Воскресну (лат.).