— Ну… — Мария замялась. — Он на это намекал.

— Вот сука! — вырвалось у Митрохина. — Прости, Маша. После всего, что произошло, мои нервы просто на пределе!

— Я тебя понимаю, — кивнула Мария. Она вгляделась в лицо Митрохина и тихо спросила: — Так что мы будем делать, Илья?

Митрохин поставил чашку на блюдце и повернулся к женщине.

— Бизнес нельзя раскалывать на куски. Пока мы вместе — мы сила.

— Это значит…

— Это значит одно, — договорил за нее Илья Иванович.

Он обнял Марию за талию и притянул к себе.

— Это значит, что мы должны держаться вместе. Иначе нам не выжить.

С этими словами он крепко поцеловал Марию в губы. Она ответила на поцелуй.

— Ты самая замечательная женщина на земле, — тихо и проникновенно проговорил Митрохин. — И я… я от тебя без ума!

Их губы снова слились в поцелуе.

Полтора часа спустя они лежали в постели и ели виноград, до которого Митрохин был большой охотник. Виноград и икру они заказали в ближайшем ресторанчике — вместе с бутылкой французского вина.

Лицо Марии было взволнованным и странным, на нем еще остались следы недавней грусти и недавних слез, но нечаянная (или вполне чаянная) женская радость преобразила его — сделала светлее, лучистее и в то же время — туманнее. Впрочем, таковы были лица почти у всех женщин, которых Митрохину за сорок с лишним лет его жизни удалось уложить в постель.

— Ты красивая, — сказал Митрохин и бросил в рот виноградину. — Я всегда считал, что ты красивая.

— А Иван называл меня «вешалкой», — сказала Мария. — И еще, когда был сильно пьян, — «тощей коровой».

— Ты не тощая, — возразил Митрохин, — ты стройная. Люблю таких. В худощавых женщинах есть изящество и порода.

Мария кокетливо улыбнулась.

— Илюш, ты преувеличиваешь.

— Вовсе нет. Ты мне всегда нравилась. И мне не нравилось, как Иван с тобой обращалтся. Ты — королева, а он — с тобой, как со своей наложницей.

— Это правда, — вздохнула Мария. — Но не будем говорить о нем плохо. Всё-таки он был хороший человек и хороший муж. За десять лет нашего супружества ни разу не поднял на меня руку. Хотя часто бывал близок к этому. Ты ведь знаешь, у Ивана был тяжелый характер.

— Да уж знаю, — хмыкнул Илья Иванович. — Кстати, давно хотел спросить, но как-то не решался… Почему у вас нет детей?

Мария бросила в рот виноградинку, нахмурилась и тихо произнесла:

— Он не мог. У него какие-то проблемы по этой части. Еще с детства.

— Но ведь можно было обратиться к донору, — заметил Илья Иванович.

— Ты что! — Мария сделала круглые глаза. — Он бы никогда на это не пошел! Я ему однажды предложила, так он меня чуть не выгнал из дома.

— Почему?

— Потому что он не хотел растить «чужого выблядка».

— Это он так сказал?

Мария кивнула:

— Да.

— Ну, теперь всё изменится. Ты молодая женщина, у тебя всё впереди.

— Я тоже на это надеюсь, — сказала Мария и посмотрела на Митрохина лучистыми глазами. — Илюш, можно тебя спросить?

— Конечно.

— А если бы я не согласилась… Что бы ты тогда сделал?

— Ты о чем?

— О доле Ивана в вашем бизнесе.

Митрохин провел пальцами по маленькой груди Марии и спокойно ответил:

— Я бы тебя убил.

— Ты шутишь? — нахмурилась она.

— Конечно, — с улыбкой ответил Илья Иванович. — Ты же знаешь, я всегда любил пошутить.

17

Ну что ж, дело в шляпе.

Илья Иванович был доволен. Всё складывалось наилучшим образом. Он поглядывал из окна машины на проплывающие мимо вывески магазинов и баров, на поблескивающие лужами тротуары, на суетливо шагающих по тротуарам людей, и думал: жизнь может быть удивительно приятной штукой.

А Маша хороша, чертовски хороша! Как этот идиот мог обзывать ее «тощей вешалкой»? Да все у нее на месте. Тонкая талия, большая грудь, длинные ноги — идеальное сочетание. Кто бы мог подумать, что удастся завалить ее в первую же встречу. Видать, баба всерьез истосковалась по сильному плечу. Как там она сказала?… «Я не приспособлена жить одна». Как-то так. А с виду была такой неприступной, такой суровой. Эк её Симонов вымуштровал! Прямо как солдата. Ну, ничего. Теперь у нее начнется новая жизнь. Таких женщин, как Маша, надо баловать. Надевать на них меха и жемчуга.

Митрохин представил себе Машу в мехах и в жемчугах и улыбнулся еще шире и слаще. Зрелище получилось возбуждающее. Он даже подвигал ногами от возбуждения. Эх, скорей бы обратно, под теплый бочок.

А может, Симонов был импотент? В самом деле, иначе с чего бы она так изголодалась? Налево она ходить не могла, это факт. Если бы Иван узнал, он бы ее прикончил. Придушил бы собственными руками.

Сидел на ее прелестях, как собака на сене — ни себе, ни людям. Ну, ничего. В этой бабе масса нерастраченного огня, и греться в его лучах будет уже не Симонов, а он — Илья Иванович Митрохин.

В кармане заверещал мобильник.

Митрохин нехотя достал трубку и приложил к уху. Прерывать сладкие мечты было неприятно.

— Илья Иванович, это я, — услышал он в трубке шелестящий и слегка картавый голос.

— А, добрый день. — Митрохин поморщился. Меньше всего ему хотелось слышать этот голос в такую минуту. Однако хорошо, что он позвонил.

— Хорошо, что позвонили, — озвучил свою мысль Митрохин.

— Вы просили позвонить, я позвонил, — ответил собеседник.

— Послушайте… — Илья Иванович слегка понизил голос. — Нужно всё отменить.

— Что именно? — осведомился собеседник.

— Всё! — сказал ему Митрохин. — Никаких резких движений. Я решил проблему мирным путём.

Собеседник помолчал. Потом сказал, тоже понизив голос:

— Это будет сложно.

— Какая мне разница, сложно или нет? Сделайте и всё!

— Но механизм уже запущен.

— Плевать я хотел на ваш механизм. Я заказчик, и я отменяю заказ. Какие проблемы?

— Вы уже заплатили аванс, — холодно ответил собеседник. — Вернуть его не удастся в любом случае.

— Что значит, не удастся? — начал горячиться Илья Иванович. — Я плачу деньги за работу. Но никакой «работы» от вас больше не требуется. Просто верните мне деньги, и мы навсегда забудем друг о друге.

Собеседник молчал.

— Эй! — грубо окликнул его Митрохин. — Вы что, онемели?

— Я думаю, — ответил собеседник.