Рита поджала губы. Сейчас можно было не врать.

— Нет никого. Я одна осталась.

— А живешь где?

— Где придется, — чистой воды правда.

Милиционер вздохнул и поднял глаза на девушку.

— Если ты боишься, что попадет от родителей, мы позаботимся о твоей сохранности, — ласково сказал он. — Давай на чистоту. Сбежала из дома?

Рита уже устала повторять, что ниоткуда она не сбегала, и что родителей у нее нет, и вообще сирота она и одна-одинешенька.

— Нарываешься на отправку в детский дом, — предупредил милиционер.

— Товарищ Семенов, — протянула Рита. — Я не нарываюсь. У меня никого не осталось. И я, наверное, даже не против попасть в приют.

Семенов удивленно захлопал глазами. Обычно вот такие дети бегут из детских домов, а эта прямо напрашивается.

— Хорошо. Я сейчас обзвоню все московские участки, узнаю, никто ли не обращался по поводу беглого ребенка. Если нет, будем смотреть, куда тебя можно пристроить.

Рита кивнула. Она так устала постоянно слоняться по городам, искать дома, не иметь возможности сходить в привычный теплый душ или переодеться в другую одежду. А теперь, теперь все будет хорошо.

Ее отправят детский дом, там и крыша над головой, и еды столько, что пировать каждый день можно будет, никто даже не заметит. Райская жизнь. Ненадолго, правда. Всего лишь до восемнадцати лет. Но это будут целых три года отменных каникул. Забияк она не боялась. Сможет постоять за себя, а если придется, то просто сделает из них тушки.

Жизнь налаживалась.

Капитан Семенов вышел из кабинета, предоставив Риту самой себе. Наверное, она должна была почувствовать себя здесь пленницей. Но ей, напротив, все нравилось. Вдали от Лагунова с его идеями, она была свободна. Свободна даже в милицейском участке.

Когда Семенов вернулся с двумя чашками чая, Рита уже успела заскучать. Она стояла у окна и смотрела на улицу. Там падал снег, мужчины в форме сновали из машин в отдел и обратно. Жизнь кипела.

— Чай будешь? — спросил мужчина, ставя обе чашки на стол. — Голодная? У меня печенье есть.

Он сел на стул и достал из ящика кулек с песочным печеньем. Рита давно уже такое не ела, со времен школьной жизни.

Она кивнула и подсела к столу. Печенье было хоть немного и подсохшее, но все равно очень вкусное. А со сладким чаем так объеденье.

— Прозвонил отделы. Есть несколько потеряшек. Но ничего похожего на твое описание не нашлось. Правда, что ли, одна?

Рита отхлебнула чай и кивнула.

— Одна. Никого не осталось.

— Уверена, что тебя некому забрать к себе? — поинтересовался Семенов.

— Некому, — ответила холодно Рита.

Ей начинал нравиться капитан. Он был таким добрым, участливым. Беспокоился, что Рита отправится в детский дом.

— Тогда действительно ничего не остается, как пристроить тебя в приют. Допивай чай и поехали.

Рита улыбнулась в чашку.

***

— Проходите, — женщина средних лет открыла двери своего кабинета, впуская Риту вместе с привезшим ее на копейке Семеновым. — Рассказывайте, капитан, что привело вас в наш приют. И присаживайтесь, в ногах правды нет.

— Любовь Анатольевна, да вот. Привел. Беспризорница. На вокзале поймал. Говорит, никого у нее не осталось. Сама согласилась к вам идти.

Семенов держал за плечо Риту. Та смотрела в пол, стараясь контролировать начинающую подступать жажду. И хоть она поела всего день назад, крови было не так много, как ей бы хотелось.

Поэтому нужно быть предельно осторожной, чтобы не сорваться раньше времени и продержаться до ночи, когда она беспрепятственно сможет полакомиться чистой кровью других ребят.

— Как тебя зовут, милая? — обратилась к Рите Любовь Анатольевна.

— Маргарита, — пробормотала Рита.

Лучше бы, чтобы хозяйка детдома видела в ней бедного несчастного ребенка, а не хитрого манипулятора. Стоит быть милой, немного стеснительной и ласковой. Только тогда можно будет снискать одобрения в глазах этой женщины. Риты быстро просекла ее типаж. Этакая курица-наседка, которая любит всех приемных ребятишек и очень их жалеет. Только хулиганов не принимает.

Повезло местным ребятам. Поговаривали, что в других приютах работают чаще всего злыдни, обиженные на весь белый свет и ненавидящие детей.

— Большая совсем. Таких не забирают. Но ничего, всего три годика тут пожить останется. Работу мы тебе по выходу найдем. Без крова не останешься, я позабочусь.

Она погладила Риту по голове. Девушка вздрогнула. К ней так давно никто не прикасался. Она уже и забыла, каково это чувствовать человеческое тепло.

— Так, пойдем, дорогая, я тебе комнату найду. Познакомишься пока с девочками. Одежду тебе подберем. У тебя с собой ведь больше ничего нет? Ой, как плохо. Но ничего, поможем. Обуем, оденем. Все будет хорошо. Капитан Семенов, я к вам скоро вернусь. Подождите несколько минут. Потом документы оформим.

Кудахчущая Любовь Анатольевна, увлекла за собой Риту в коридор, затем по лестнице наверх, в одну из комнат.

Здесь все напоминало детский лагерь. Несколько лет назад, когда болезнь еще не так активно проявляла себя Шарова ездила в такой на лето. В комнате стояло шесть кроватей. Один большой шкаф, в котором девочки хранили свои вещи, и у каждой кровати по тумбочке.

— Девочки, познакомьтесь. Это Рита Круглова. Она впервые в детдоме, поэтому расскажите ей все правила, — Любовь Анатольевна улыбнулась и подтолкнула Риту в сторону девочек.

В этой комнате были уже взрослые девчонки. Примерно все как Рита, кто-то даже старше.

— Ну, привет, Рита, — когда за директрисой закрылась дверь, одна из девчонок, видимо, самая старшая, встала со своей кровати и подошла к Шаровой. Протянула руку для приветствия. — Алиса.

— Привет, — Рита постаралась растянуть губы в улыбке. Но та вышла фальшивая, натянутая.

— Это Лиза, Настя, Маша и Света, — перечислила девушка всех соседок по комнате. — Если будешь себя хорошо вести, то проблем не будет. Усекла? И я не имею ввиду пляски на задних лапках перед учителями и нянечками. Я про нас. Слушаешься, приказы выполняешь — живешь спокойно. Но если мне что-то не понравится — пеняй на себя. Решишь, что жить в заброшенном доме, питаясь крысами лучше, чем тут. Усекла?

Рита подняла взгляд на Алису. Усмехнулась.

— Жила уже. Не напугаешь, — бросила девушка.

Соседки по комнате переглянулись. Настя и Маша зашептались.

— Острая на язычок, я смотрю, — Алиса, которая была раза в два больше и крупнее Риты, стала напирать на ту грудью. — Так его отрезать можно, раз он тебе мешает жить спокойно.

— Да все, не начинай, — Шарова подняла руки, будто сдаваясь.

Драться ей сейчас не хотелось. И вообще стоило только до ночи дожить, чтобы вся эта свора начала перед ней на задних лапках вытанцовывать.

— Усекла я,