сажусь. — Как насчет того, чтобы прочитать это и просто рассказать мне, какие вопросы у тебя есть?

Он сидит вперед и смотрит на минуту. Тишина в моей комнате удушающая. Даже мое дыхание кажется слишком громким. Я стараюсь делать это меньше, но потом чувствую, что потеряю сознание.

— Думаю, я понял.

— Все это?

— Ну… — Он переводит взгляд с меня на экран и обратно. Если он ожидает, что я прочитаю его мысли и волшебным образом восполню пробелы в его знаниях, он будет серьезно разочарован.

— Я не знаю, как это сделать, — признаюсь я.

— Я тоже. — Он садится обратно в стул. — Ты голодна?

— Нет, не совсем.

— Испытываешь жажду?

— Я в порядке.

— Тогда прогулка?

— Если это поможет.

— Это не может повредить. На улице есть заправка. — Он направляется к двери, оставляя свой рюкзак. Он оглядывается назад, когда я не следую за ним. — Ты идешь?

Вайолет и Далию внизу нигде не найти, но доказательства их работы все еще разбросаны повсюду.

— Ого, — говорит Джордан, осознавая все это. — Похоже, эта комната взорвалась. Как долго мы пробыли там?

— Вот такие они, когда у них впереди большой проект. Они занимают весь первый этаж. Ткани и нитки, рулетки и ножницы. — Я смотрю на него. — У Вайолет около десяти разных вещей, но она до сих пор не может найти пару.

— Почему они называют это парой? — он спрашивает. — Пара ножниц звучит так, будто их можно разделить на две части.

— Это только во множественном числе.

Его рот кривится с обеих сторон.

Даже в прохладном ночном воздухе я чувствую, как мои щеки пылают под румянцем. — Как джинсы или брюки.

Он молчит секунду, а затем говорит с ухмылкой: — Или трусики.

Мы встречаемся глазами в темноте, и мое сердце трепещет.

Заправка находится в следующем квартале. Идем по улице и останавливаемся на перекрестке.

Джордан нажимает кнопку перехода. — Они часто занимают первый этаж?

— Вайолет и Далия?

Он кивает.

— Раз в неделю или около того. Иногда они ходят в лабораторию дизайна, но Вайолет говорит, что ее больше вдохновляет дома, где она может громко включать музыку и работать допоздна.

— А Джейн?

— Она учится музыке, но много времени проводит в своей комнате.

Он ловит каждое мое слово. — А что насчет тебя?

— А что я?

— Что ты делаешь, когда они захватывают твой первый этаж и всю ночь крутят музыку?

— О, я не против.

Свет меняется, и мы быстро переходим улицу. Заправочная станция/киоск пахнет подгоревшим кофе. Я отступаю и позволяю Джордану взять то, что он хочет, включая пакет чипсов, Twizzlers [Прим.: Жевательные мармеладные конфеты от американской компании Hershey’s и их дочерней компании], два энергетических напитка и пачку жевательной резинки.

— Ты ничего не хочешь? — спрашивает он, кладя свои товары на кассу.

— Нет, спасибо. — Я просматриваю товары заранее и улыбаюсь, глядя на пакеты Fun Dip [Прим.: Fun Dip — это конфеты, выпускаемые Ferrara Candy Company. Конфета была представлена на рынке США и Канады с 1940-х годов]. — Я не знала, что они все еще делают это.

— Они классические. Ни одно детство не обходится без Fun Dip и конфетных ожерелий.

Я провожу рукой по рюкзаку, а затем отдергиваю его. — В детстве мне не разрешали иметь ни то, ни другое.

— Ты никогда не пробовала Fun Dip? — спрашивает Джордан с недоверием в тоне, когда одна темная бровь приподнимается.

Я качаю головой и перехожу на другую сторону от него, ближе к двери. Он платит, и мы возвращаемся на улицу.

Джордан открывает чипсы еще до того, как мы пересекли парковку. Он бросает одну в рот, жует и спрашивает: — Какое лишенное детство у тебя было, милашка Дейзи?

Клянусь, он говорит такие вещи только для того, чтобы увидеть, как я краснею, что я, конечно, и делаю. — Меня не лишили. Иногда я ела конфеты и фаст-фуд.

— Иногда?

— На днях рождения, Хэллоуине, Пасхе и тому подобном.

Он задумчиво кивает, и мы идем через улицу обратно к дому.

— Раньше ты не ответила на мой вопрос, — говорит Джордан. — Где ты тусуешься, когда они берут на себя эти дикие и сумасшедшие дизайнерские сессии?

Ветер развевает волосы вокруг моего лица. Я затыкаю его за уши и прижимаю руки к животу. — В моей комнате или…

— Подожди. — Он останавливается, ставит пакет на землю и снимает толстовку. Когда он толкает его в мою сторону, я смотрю на него, не зная, что делать.

— Возьми это. Тебе явно холодно.

Я обхватываю пальцами мягкую ткань, рука все еще вытянута. Он кивает, подбадривая меня.

— Спасибо. — Мой пульс учащенно учащается, когда я натягиваю через голову его толстовку. Он теплый и слегка пахнет кондиционером для белья и чем-то еще, что я не могу определить.

— Пожалуйста.

Продолжаем молчать. Большинство домов вдоль улицы тихие. Внутри горит свет, но во дворах и подъездах тихо. Я гуляю по этой улице почти каждый день, но обычно спешу в ту или иную сторону.

Длинные шаги Джордана медленны, и его взгляд бродит вокруг, охватывая все, пока он ест чипсы. У меня такое ощущение, что сегодня вечером будет очень мало учебы.

Я делаю шаг, глядя на него через плечо. — На заднем дворе есть домик на дереве.

Его взгляд сосредоточен на мне, и мой пульс учащается.

— Иногда я выхожу…

— Осторожно!

Тормоза визжат по тротуару, передо мной вспыхивает шквал красного света, прежде чем меня дергает назад, я проглатываю слова и врезаюсь ему в грудь.

Потрясенный вздох вырывается, когда я смотрю из машины, пятящейся с подъездной дорожки, в темные глаза Джордана.

— О боже мой.

Он ругается себе под нос.

Мои руки дрожат. — Спасибо. Я этого не видела.

— Ни хрена. — Его голос тихий, но сильный. Он поддерживает меня и отходит.

Парень в машине опускает стекло со стороны пассажира. Он студент Вэлли. Я знаю, потому что иногда вижу, как он идет в сторону кампуса. — Мне очень жаль. Им действительно следует включить уличные фонари. С вами обоими все в порядке?

— У нас все в порядке, — отвечает Джордан ледяным голосом. — Уличные фонари не делают тебя лучшим водителем. Попробуй посмотреть, куда ты едешь.

Парень бледнеет.

— Это была моя вина, — говорю я, но водитель медленно пятится назад, закрывая окно.

Шаги Джордана по направлению к моему дому становятся быстрее. — Ему следовало бы посмотреть, куда он идет.

— Мне тоже следовало бы.

Он останавливается перед моим домом. От него исходит гнев, но я смотрю, как он его сдерживает. — Тебе могло быть серьезно больно, потому что этот засранец не обратил