На светофоре зажигался настоящий зеленый свет. Тренькала, переключаясь, стрелка, электровоз с цистерной выныривал из тоннеля и забирался на горку с разъездом.

Мальчишки поминутно просили устроить крушение. Продавщица нажимала клавишу, поезда сталкивались и падали с рельсов, вызывая рев восторга.

Обгоняя прохожих, кивая знакомым, Маша шла в толпе по краю тротуара. Впереди из “жигулей” выскочил усатый молодой человек и преградил ей дорогу:

– Это как называется? Я тебе третий день звоню…

– Славик, не могу, честное слово! Отец придет, а у меня обеда нету!

Но он не стал ее слушать, и Машу запихнули в машину, где сидели еще трое и девушка.

– Ну хоть продукты домой завезем! – взмолилась она.

– Парни, знакомьтесь, это Маша, краса и гордость наша…

Она возвращалась рано утром, стуча каблучками по асфальту в пустоте вымершего двора.

На площадке пятого этажа, привалившись к батарее, спал парень. Сумка с красной кошкой стояла у него на коленях. Маша перешагнула через его ноги, занявшие всю площадку, осторожно отомкнула замок и вошла в квартиру.

От щелчка двери парень пробудился. Он посмотрел по сторонам, поежился.

За окном медлил пасмурный рассвет.

Он стал спускаться, подняв воротник куртки.

По набережной он брел в сторону порта. Здесь было свежо от утреннего ветра, беспокойно шумевшего в тополях.

Он шел, глядя перед собой, переставляя, как цапля, свои длинные негнущиеся ноги.

Внизу под берегом носилась чайка. На той стороне вдоль заводской ограды уже торопился в серой дымке ранний автобус.

Он спустился к реке и сел у самой воды, уперев в темную от мазута глину свои потрепанные горные ботинки.

Низко засипев, выползала из-под моста баржа, груженная песком. Песок блестел тусклым белым блеском. На веревке, привязанной к рубке, оглушительно билось белье.

Он вынул из сумки транзистор, вытянул антенну. Из приемника понесся гитарный рев.

Он смотрел на бегущую мутную воду, в которой качались щепки, сальные радужные пятна, обрывки бумаги, щурился на отблески, прыгавшие с волны на волну.

Сквозь музыку до него долетел чей-то негромкий смех.

Обернувшись, он увидел человека в красной рубашке, который стоял под тополями на набережной и ухмылялся.

– Курить есть?

Он кивнул, и человек сбежал вниз.

– Здорово, Серков, – буркнул парень, протягивая ему сигареты.

– И спички давай, пустой я.

Он жадно затянулся несколько раз, поглядывая на парня с ленивой усмешкой. У него была смуглая кожа и немыслимой правильности пробор.

– Чего же она тебя в такую рань прогнала?

Ухмыльнувшись, Серков присел, потрогал орущий приемник:

– Хорошая машина. Продай.

Парень покачал головой.

– Ах ты, тихушник… – Серков отрывисто засмеялся.

Шагнув к кромке берега, он лег на руки и окунул лицо в воду. Он пил и отфыркивался.

– Пошли, – сказал он, поднимаясь.

– Куда?

– Покушать надо. Деньги есть?

– Нету.

– Врешь! – Серков опять засмеялся ему в глаза. – Ты же не пьешь. Куда ты их деваешь?

– Рано еще, закрыто все, – сказал парень, насупясь.

– Иди, раз зовут. И тебя, дурака, накормлю.

Рынок уже оживал. Серков обошел с тыла дощатый павильон, приютившийся за воротами рынка, и забарабанил в дверь.

На повторный стук послышалось ворчание, шваркнула щеколда.

– Не спится тебе, охламону, – сказала тетка, впуская их в сырую, жаркую тьму. – А это еще кто?

– Жениха тебе привел, – отвечал Серков, хлопнув ее по спине. – Соскучилась, Нелька?

В закутке среди бочек, наставленных там и тут, хлопотала у стола еще одна женщина, помоложе.

– Деньги принес?

– Были б деньги, только бы вы меня и видали, – сказал Серков, усаживаясь на сундук в углу и подхватывая молодую.

Смеясь, она отпихнула его.

– Все по девкам шляешься, а как денег нет, так, значит, ко мне? Пускай тебя твоя Зойка кормит.

– Какая еще Зойка? – крикнула буфетчица.

– Да знаешь ты ее, Нель, в комиссионном работает на Красноармейском. Кривоногая такая, вся в веснушках. Мужик у ней механик на “Академике Ферсмане”.

– Вот стерва, – довольно сказал Серков. – Все знает.

– Погоди, муж вернется, он тебе навешает.

Серков только засмеялся, блеснув белыми зубами.

– Вернулся уж, – сказал он и подмигнул Толику.

В проеме перегородки виднелась стойка и высокие мраморные столики в пустынном зале павильона.

– Ступай на балкон, говорит, муж пришел, – со смехом рассказывал Серков. – У самой аж зубы стучат. Этаж четвертый. Чего я там не видал, на балконе? Открывай, говорю, толковище будем иметь…

– Пришиб, что ли? – спросила молодая, обмирая.

– Кого?

Толик невольно посмотрел на покрытую черным пухом пятерню Серкова.

– Ну, мужика.

– Дурочка ты, Тамарка. Ну, сунул он мне, я ему, и весь разговор.

Буфетчица сняла с плитки кастрюлю с сосисками, протянула Толику стакан, он мотнул головой.

– Хвораешь, что ли? – удивилась она.

– Пускай закусывает, – сказал Серков. – Он у нас треханутый малость.

Они выпили и принялись за еду.

– Женить тебя надо, Мишка, – сказала буфетчица.

– На тебе, что ли, женить?

Все трое засмеялись.

– Вон она все замуж просилась. – Серков кивнул на Тамарку. – Небось больше не захочется.

Молодая помрачнела.

– Подумаешь какая! – опять рассмеялась буфетчица. – Ну пошумит маленько. Зато зарплату домой несет.

– Покалечит он ее, будет ей зарплата.

– Ей-богу, сбегу, – вздохнула Тамарка. – Вчера опять лез…

Толик быстро и жадно ел, уставясь в тарелку.

– Ты зачем пацана с собой таскаешь? – вытирая губы, сказала Серкову буфетчица. – От тебя одна порча.

– Земляк. – Серков насмешливо покосился на него. – С нашего двора. Ты же, Нелька, батю его знаешь. Это Федьки Оськина сын.

– Какого еще Федьки?

– Козла.

– Козла? – обрадованно закричала она. – Которого посадили?

– Ну.

– Ой-ой! – Она покачала головой, сочувственно глядя на Толика. – Хороший мужик, шебутной только. Сколько он тут у меня выпил…