После краткого размышления я решила, что, раз начав осмотр нижних шкафчиков, следовало уж и окончить его. Итак, я отворила последний.

На верхней полке представилась мне в одиноком величии большая книга в роскошном переплете. По своему формату она не имела ничего общего с современными книгами. Переплет ее был голубой, бархатный, с серебряными застежками великолепного фасона и с таким же замком, чтобы защитить ее от любопытных взоров. Когда я взяла ее в руки, то увидела, что замок был не заперт.

Имела ли я право воспользоваться этим обстоятельством и открыть книгу? Я впоследствии несколько раз обращалась с этим вопросом к своим друзьям мужского и женского пола. Женщины все оправдывали мой поступок ввиду важных интересов и находили совершенно естественным, что я внимательно рассматривала каждую книгу в доме майора Фиц-Дэвида. Мужчины, напротив того, заявляли, что я не должна была открывать книгу в голубом бархатном переплете и, чтобы избавить себя от искушения посмотреть в нее, должна была запереть шкафчик. Я думаю, что мужчины были правы.

Но как женщина я без малейшего колебания открыла книгу.

Листы ее из тончайшей веленевой бумаги были изящно разрисованы по краям. Что же содержали в себе эти роскошно разукрашенные страницы? К величайшему моему изумлению и разочарованию, посредине каждой страницы был прикреплен локон волос с надписями, которые свидетельствовали, что это были залоги любви разных леди, к которым сердце майора в разные периоды его жизни пылало страстью. Надписи эти были сделаны на разных языках; все они клонились к тому, чтобы напомнить майору о разрыве его с разными предметами его любви. На первой странице был локон белокурых волос со следующими словами: «Моя обожаемая Магдалена. Образец постоянства. Увы, июля 22, 1839!» На следующей странице под локоном каштановых волос французская надпись гласила: «Клеманс, божество души моей. Всегда верна. Увы, 2 апреля 1840». Под следующим рыжим локоном латинские сетования и примечание, что эта госпожа происходила от древних римлян, почему майор и употребил латинский язык для выражения своих чувств. Затем следовало много других локонов и много надписей, на которые мне уже надоедало смотреть. Я с досадой положила книгу в ящик, но после краткого размышления опять взяла ее. До сих пор я очень внимательно осматривала каждую попадавшуюся мне вещь, приятно это было или нет, и ввиду важности собственных интересов я должна была продолжать так же, как начала.

Перевернув все листы и дойдя до пустых белых страниц, я окончила осмотр книги и для большей предосторожности, чтобы убедиться, что никакой клочок бумаги не ускользнул от моего внимания, я встряхнула книгу.

В эту минуту я была вознаграждена за свое долгое терпение: из книги выпала фотографическая карточка, приведшая меня в сильное волнение. На ней были запечатлены два человека.

В одном из них я узнала своего мужа, другое лицо было женское.

Лицо это было мне совершенно незнакомо, молодое. Женщина сидела в кресле, а мой муж стоял позади, нагнувшись к ней и держа ее за руку. Лицо ее было некрасиво, с резкими чертами, в которых выражались сильные страсти и твердая сила воли. Хотя она была некрасива, однако во мне зашевелилось чувство ревности при виде фамильярного обращения с ней моего мужа. Представленная фотографом пара выражала короткость отношений. Юстас во время своего ухаживания за мной рассказывал, что до встречи со мной он не один раз воображал себя влюбленным. Неужели эта безобразная женщина была некогда предметом его обожания? Неужели она была настолько близка с ним, настолько дорога ему, что он захотел сняться с ней на одном портрете, держась за руки? Я долго, не спуская глаз, смотрела на эту карточку, пока наконец не кончилось мое терпение. Женщины — странные создания, иногда для самих себя остаются они тайной. Я бросила карточку в угол шкафчика. Я была раздражена против своего мужа, я ненавидела — да! ненавидела эту женщину, которая держала его руку в своей, эту неизвестную мне женщину с суровым, упрямым лицом.

Оставалось осмотреть нижнюю полку последнего шкафчика. Чтобы сделать это, я встала на колени, стараясь успокоить мою взволнованную душу, которой овладело вдруг такое унизительное чувство ревности.

К несчастью, на нижней полке не было ничего, кроме трофеев военной службы майора: шпага, пистолеты, эполеты, темляк и разные другие принадлежности. Ничего такого, что могло бы возбудить во мне интерес. Глаза мои как-то невольно обращались к верхней полке, и как полоумная — в ту минуту я решительно не заслуживала более мягкого названия — я снова схватила фотографию и злилась, глядя на нее. В эту минуту я заметила надпись, сделанную женской рукой на оборотной стороне карточки. Вот она: «Майору Фиц-Дэвиду с двумя вазами. От его друзей, С. и Ю. М.» Не одна ли из этих ваз была разбита? И перемена в лице майора не была ли вызвана каким-нибудь воспоминанием, связанным с нею? Как бы то ни было, но я была не расположена предаваться размышлениям об этом предмете, больше меня занимал вопрос о буквах на оборотной стороне карточки.

«С и Ю. М.» Эти две последние буквы были начальными буквами имени и настоящей фамилии моего мужа — Юстас Маколан. В таком случае самая первая буква означала ее имя. Какое право имела она соединять свое имя с его? После минутного размышления я вдруг вспомнила, что у Юстаса есть сестры. Он несколько раз говорил об этом еще до свадьбы. К чему это я мучаю себя, ревнуя своего мужа к сестре? С., может быть, начальная буква ее имени. Мне стало стыдно при этой мысли. Как я была неправа перед ними обоими! Я перевернула карточку и с раскаянием стала рассматривать. Теперь я стала искать родственное сходство между этими двумя лицами. Но его не было; напротив того, они как по чертам лица, так и по выражению совершенно отличались друг от друга. Сестра ли это? Я посмотрела на их руки; правая ее рука лежала в руке Юстаса, левая — на коленях. На третьем пальце ее было видно обручальное кольцо. Была ли хоть одна из сестер моего мужа замужем? Я задавала ему этот вопрос, когда он мне рассказывал о них, и очень хорошо помню, что ответ был отрицательный.

Неужели чувство инстинктивной ревности с самого начала подсказало мне правду? В таком случае что же означали эти начальные буквы? Что значило обручальное кольцо? Боже милосердный! Неужели передо мною портрет моей соперницы и эта соперница — его жена?

С криком ужаса отбросила я фотографию. В эту страшную минуту мне казалось, что я теряю рассудок. Не знаю, что случилось бы или что я сделала бы с собой, если б любовь моя к Юстасу не преодолела мучительно волновавших меня чувств. Эта верная любовь пробудила мой помрачившийся рассудок и позволила восторжествовать лучшей, благороднейшей стороне моего характера. Неужели человек, которого я так нежно, так преданно любила, был способен жениться на мне при живой жене? Нет! Низко, подло было с моей стороны допустить такую мысль хоть на одно мгновение!

Я подняла с пола ненавистную фотографию и положила ее на старое место в книгу. Поспешно затворив шкафчик, я взялась за лестницу и приставила ее к книжному шкафу. В занятии хотела я искать спасения от мучительных мыслей. Ненавистное и вместе с тем унизительное для меня подозрение беспрестанно возвращалось ко мне, несмотря на все моя усилия. Книги! Книги! Вот где должна я найти забвение!