что Он бессмертен, что живет вечно. Или не знал? Представьте, что 50 лет назад вы были богом. А потом родились, скитались, не имея крыши над головой, убегали от преследователей то в Египет, то за Генисаретское озеро, на территорию, неподвластную Синедриону. Вас предавали и оскорбляли. За пять десятилетий многое могло покрыться пеленой забвения, наполнить душу неуверенностью, пусть вы и творили чудеса и даже воскрешали мертвых. Отсюда и отчаянная молитва в Гефсиманском саду.

«Душа Моя скорбит смертельно», – сказал Он Своим ученикам.

«Что испытал Сын Человеческий, когда лежал на холодной земле в томлении духа? Мог ли то быть лишь естественный страх перед пытками и смертью? Но ведь его побеждали и более слабые. Почему же поколебался Тот, Кто будет опорой для миллионов?

Нам не дано проникнуть в глубину смертного борения, свидетелем которого был старый оливковый сад. Но те, кому Христос открылся в любви и вере, знают самое главное: Он страдал за нас, Он вобрал в Себя боль и проклятие веков, мрак человеческого греха, пережил весь ужас и ад богооставленности. Ночь, лишенная надежды, обступала Его; Христос добровольно спускался в пропасть, чтобы, сойдя в нее, вывести нас оттуда к немеркнущему свету…» – пишет Мень.

Бог, ставший Сыном Человеческим, прошедший путь человеческого сына и испытавший неуверенность в Боге, – попытался понять и полюбить человека за Свои бичевание и крестные муки. Потому что эти муки помогли Ему понять Свое творение. И, поняв, полюбить. Дать возможность Иоанну Богослову сказать: «Бог есть любовь».

Но, конечно, все это мои предположения.

А на вопрос «Понимает ли Бог человека?» у меня так и нет ответа.

Бог есть любовь?

«Бог есть любовь», – сказал апостол. Глядя на изувеченные трупы детей, погибших под завалами дома в Магнитогорске или разбросанные вокруг взорванного над Синайской пустыней самолета, начинаешь сомневаться в истинности этих слов. Когда речь идет о случайной гибели одного ребенка, кто-то, возможно, удовлетворится объяснениями священников, которые успокаивают безутешных родителей тем, что «еще неизвестно, что было бы с ребенком, останься он жив» и что «Господь избавил его от какой-то худшей судьбы, милостиво забрав к Себе». Но когда гибнут жестокой смертью, замерзая под завалами, сгорая, разбрызгивая кровь и мозг по асфальту сразу несколько детей, объединенных только проживанием в одном подъезде, полетом в одном самолете или поездкой в одном автобусе, такое объяснение, относящееся к личной судьбе одного конкретного человека, как говорится, «не прокатывает». Я уж не говорю об одновременной смерти десятков взрослых, живших в одном подъезде: от какой «худшей» общей судьбы уберег их милосердный Господь, забрав к Себе одномоментно?

Так и слышу хор голосов, призывающих меня не рассуждать «о путях Господних, которые неисповедимы». Но тот же Господь дал мне разум для познания мира и, как говорят богословы, Его Самого. Поэтому, рискуя записаться в «совопросники века сего», я и задаюсь вопросом: если Бог это Любовь, то чем объяснить то всеобъемлющее горе, которое Он принес родителям этих детей, погибших по воле Его (а ни один волос с головы человека не упадет без воли Божьей) накануне Его Рождества?

Один из случайно спасшихся в магнитогорской мясодавке людей (мужчина вышел в гараж за машиной за несколько минут до взрыва) пошел в храм благодарить Бога за чудесное спасение. И в храме от священника услышал: «Хоть ты и балбес, но Господь Бог тебя любит. Вовремя тебя из дома выгнал». Надо ли понимать это так, что Господь любит не всех людей, а только избранных, пусть даже и «балбесов», в число которых не вошли те несколько детей, погибших под руинами дома? И тот одиннадцатимесячный младенец, который был спасен сотрудниками МЧС и в тяжелом состоянии попал в больницу? Наверно, он ужасный грешник, этот пеленочник, в отличие от своих родителей и старшего трехлетнего брата, которые уцелели и сидели у его койки с надеждой, что младенец выживет.

Для всего можно придумать оправдания и всему можно придать высший смысл. Но в таких случаях я не нахожу ни того, ни другого. Единственное, что приходит на ум, это так называемое рандомное число, которое генерируется некой вселенской игрой, и в которое попадают случайные юниты – мы с вами – вне зависимости от личных достоинств или недостатков.

Внутри игры

«Весь мир театр, а люди в нем – актеры», – утверждал Вильям наш Шекспир. Быть может, он и не включал в эту свою фразу религиозный, мировоззренческий аспект (хотя я уверен в обратном), но, возможно, и в этом, вселенском смысле был очень близок к истине. Конечно, Шекспир подразумевал, прежде всего, то, что каждый из нас играет перед другими людьми какую-то определенную роль на протяжении всей своей жизни, от младенца до впавшего в детство маразматика.

Но это лишь шелуха, верхний слой луковицы, под которым великий драматург прячет столь характерное для Ренессанса понимание жизни как игры Фортуны, на своем колесе то возносящей человека на вершину, то низвергающей в пучину бедствий. Собственно, в этом-то практически весь Ренессанс и заключался: впервые со времен поздней античности возродилось понимание случайности, бессистемности событий в жизни человека (вызванное упадком христианской веры в человеке эпохи Возрождения).

До того, в Средние, или как их еще называют на Западе, Темные века, жизнь человека определялась Богом и была детерминирована. Во всяком случае, в средневековье верили, что все случается с человеком по воле Божьей, в зависимости от его праведности или греховности, или по заслугам перед Богом его предков. Как минимум – в зависимости от вклада, внесенного им в близлежащий монастырь взамен молитв обитавших в нем благочестивых монахов.

Человек эпохи Ренессанса, купец и путешественник, постоянно испытывающий тотальные перемены во всем, от погоды и места жительства до материального состояния, выражавшихся в обогащении или разорении, вернулся к мировоззрению античных философов. К тому учению, по которому Фортуна вертит всех на своем колесе или рассыпает подарки из рога изобилия на